Бразилия - читать онлайн книгу. Автор: Джон Апдайк cтр.№ 41

– По прибытии в деревню мы помогали ее обитателям завершить сбор урожая и проявляли при этом терпение, вполне достойное нашей задачи; когда же урожай был наконец собран, я, позволив своим людям попировать и погулять одну ночь, отдал затем приказ отправляться в путь со всеми остатками припасов, заманивая тем самым индейцев в нашу бандейру. Как уже говорил тебе Жозе, язычники мерли как мухи: если болезни, которым их дух не сопротивлялся, порой щадили индейцев, то злоупотребление пингой, к которой ребята приучили их из озорства, а иногда и просто смятение дикарей, не понимающих, к чему мы стремимся, приводили их к смерти. Когда мы спрашивали о золоте, они готовы были расписывать нам целые золотые города, стоящие за ближайшим горным хребтом, лишь бы мы поскорее скрылись из глаз; если мы описывали им алмазы, то они рассказывали нам об алмазных городах. Тем не менее мы так и не добрались до края дикой саванны. Засуха сменялась сезоном дождей, за синей рекой текла коричневая река, а наша бандейра так и не смогла достичь своей цели, двигаясь от Южного Креста к Полярной звезде.

– Как долго продолжалось это путешествие, господин мой? Сколько лет длится ваш поход?

– Этого не знает никто, милое дитя. Мой мозг заволокло белым туманом здешних просторов.

Однако с каких бы давних времен ни стояли они лагерем в этих болотах, надежда на продолжение пути все еще жгла мозг ее владыки, заставляя его усы возбужденно топорщиться, и возбуждение это иногда достигало его узловатых, нежных чресел. Он еще надеялся достичь реки Мадейра, которая одарит их толпами здоровых индейцев, жаждущих обращения в новую веру, они станут его собственностью и превратят его фазенду на красных землях Сан-Паулу в царство небесное.

Держа на руках своего сына, Изабель не могла обнаружить в его обескровленном лице ни силы, ни ума. Ему не хватило соображения даже на то, чтобы сосать грудь. И тогда Изабель начинала плакать о Тристане, своем гордом любимом, прикованном навек к стволу дерева и от рассвета до заката наполняющем лагерь стуком тесла. Индейцы, которые до его появления лениво и беспорядочно долбили стволы деревьев, теперь считали это занятие ниже своего достоинства и почитали своим долгом подгонять черного раба кнутом.

Ианопамоко жалела Изабель; молодые женщины полюбили друг друга, как сестры, и научились говорить на своем собственном языке – причудливой смеси из скудного запаса португальских слов и нескольких фраз родного наречия Ианопамоко (слова в нем всегда оканчивались на резкие ударные слоги «зип», «зеп», «пеп», «сет» и «тап»), которые Изабель постепенно усвоила.

– Знаешь, – сказала однажды Ианопамоко, когда беспомощному плоду чресел Антониу было уже больше года, – колдовство еще существует. Захватчики еще не смогли порушить наш старый договор с духами. Еще остаются далекие места, где, – Ианопамоко произнесла слово, оканчивающееся на «зеп», – оно уничижительно обзывало португальцев поедателями потрохов броненосцев, еще не ступали своими грязными ногами. В семнадцати днях пути на запад есть шаман, который мог бы...

– Освободить Тристана? – с надеждой спросила Изабель.

Ианопамоко замолчала; лицо ее, покрытое синими узорами, нахмурилось.

– Я хотела сказать, что он может дать твоему ребенку ум, который есть у других детей.

– Да? – Изабель попыталась изобразить заинтересованность, как и положено матери. Однако в столичном университете она ходила на лекции по психологии и знала, что ум подарить не так-то просто – нужно изменить работу миллиардов взаимосвязанных нейронов. Слабоумие Саломана, его нежелание научиться ползать или хотя бы произносить звуки вновь пробудили в Изабель любовь, проклятие Тристана оказалось сильнее имени ее отца и семени ее нового господина, и дефективность ребенка стала бы тайным звеном, связавшим Изабель с африканским рабом, который неутомимо и зло долбил дерево, от рассвета до заката наполняя лагерь стуком тесла.

– У колдовства, – осторожно пояснила Ианопамоко, словно пытаясь сблизить два представления о приоритетах – свое и Изабель, – свои законы и свои пределы, как и у природы, породивший магию. Чтобы получить что-то, нужно что-то отдать взамен. Чтобы твой младенец стал умным, тебе, возможно, придется отдать ему часть своего разума, подобно тому, как ты делилась с ним пищей, когда он находился в твоем чреве.

– Я готова на жертвы, – сказала Изабель столь же откровенно и осторожно. – Но я не могу вообразить себя менее разумной, не перестав одновременно быть собой.

– Путь к шаману долог и небезопасен. Да и сам он не бессмертен. Он очень стар и очень печален, так как предвидит судьбу своего народа.

– Если он обладает подлинной магией, – спросила Изабель, – то почему он не обратит вспять поток смертей и поражений, хлынувший сюда вместе с европейцами?

– Колдовство не может быть всеобъемлющим, – объяснила Ианопамоко, не теряя терпения. – Оно не может быть... – на этот раз слово оканчивалось на «тап», – ...политическим. Колдун имеет дело с душой, а не со странами или народами. Он действует только по чьей-нибудь личной просьбе, и необходимы необычные процедуры, последствия которых не всегда однозначны. Как и в природе, получить при помощи колдовства что-то из «ничего» невозможно. Многие индейцы, – Ианопамоко употребила слово, оканчивающееся на «кат», которое буквально обозначало приличных людей, тех, кого нельзя назвать нечистым или не соблюдающим приличий, – поэтому считают колдовство слишком утомительным. Шамана избегают, и работы у него немного. Однако для тебя, чье появление было подобно явлению духа и чья печаль спокойна и глубока, как чары, колдовство может оказаться спасением.

– Ты отправишься туда со мной, Ианопамоко?

– Да. Мне придется пойти с тобой. Иначе ты просто не доберешься.

– Но почему ты мне обо всем этом рассказала?

Стройная молодая женщина отвернулась, словно уклоняясь от нечаянной стойкости. Ее короткие волосы были уложены при помощи золы и растительной смолы в прическу, напоминающую перевернутую чашу. Слова ее, сказанные на ее родном замысловатом и резком языке, означали примерно следующее: «Я тебя люблю».

Когда Изабель впервые появилась в доме вожака бандейры, его прежняя жена приветствовала свою новую подругу легким прикосновением, похожим на прикосновение пчелы к цветку, но постепенно, много ночей спустя, они превратились в более длительные и целенаправленные ласки на глазах у всех – у ее народа нагота была равнозначна торжественному наряду. А если игривые объятия временами порождали тайную дрожь и лепестки лона увлажнились росой любви, вызывая желание ответить тем же, насколько позволяет таинство плоти, то разве могла противиться этому и стыдиться этого Изабель, чье сердце разрывалось между пожилым любовником и закованным в кандалы любимым? Да, жены любили друг друга и занимались любовью.

– А Саломан? – спросила она. – Нужно ли брать его с собой? Дальняя дорога может оказаться для него губительной.

Ответ Ианопамоко прозвучал торжественно:

– Ты права – он должен остаться. Пойдем только мы с тобой. Такваме и ее дочери позаботятся о Саломане и будут кормить его кашей из маниоки и бананов. Молоко у тебя уже кончается, да и сыну твоему оно не пошло впрок.