Слуги Темного Властелина - читать онлайн книгу. Автор: Р. Скотт Бэккер cтр.№ 109

Серве глотала слезы.

«Этого ничего на самом деле нет», – думала она. Никто еще так не страдал. Такого просто не бывает.

Она боялась, что ее стошнит от ужаса.

Хетанты громоздились над ними. Они поднимались по крутым гранитным склонам, пробирались по узким ущельям, под утесами осадочных пород, в которых виднелись непонятные окаменелости. По большей части тропа вела вдоль узкой речушки, по берегам которой росли ели и чахлые горные сосенки. Они поднимались все выше и выше, и воздух становился все холоднее, пока наконец даже мхи не остались позади. Дров для костра не стало. А по ночам было ужасно холодно. Дважды они просыпались в снегу.

Днем скюльвенд шел впереди, ведя под уздцы своего коня, и почти все время молчал. Келлхус шел следом за Серве. Она невольно начала разговаривать с ним, побуждаемая чем-то в его поведении. Как будто само присутствие этого человека означало интимность и доверие. Когда она встречалась с ним взглядом, ей казалось, как будто его глаза выравнивают неровную, каменистую землю у нее под ногами. Она рассказывала ему о том, как жила наложницей в Нансурии, о своем отце, нимбриканце, который продал ее в дом Гаунов, когда ей исполнилось четырнадцать. Рассказывала о том, как злы и завистливы жены Гаунов, как они солгали ей насчет ее первого ребенка: сказали, он родился мертвым, когда старая Гриаса, рабыня из Шайгека, видела, что они придушили его в кухне. «Синенькие младенцы, – шептала ей на ухо старуха голосом, надтреснутым от обиды столь давней, что ее почти не стоило высказывать. – Других тебе не родить, детка». Серве объяснила Келлхусу, что это была мрачная шутка, которую знали все на вилле, особенно наложницы и те рабыни, которых господа удостаивали своего внимания. «Мы рожаем им синеньких детей… Синих, как жрецы Джукана».

Поначалу она разговаривала с ним так, как в детстве разговаривала с лошадьми своего отца: бездумно, все равно ведь не поймет. Но вскоре она обнаружила, что норсираец ее понимает. Через три дня он начал задавать ей вопросы на шейском – а это был трудный язык, она сама овладела им только после нескольких лет жизни в Нансурии. Вопросы почему-то возбуждали ее, наполняли стремлением ответить на них как можно полнее и подробнее. А его голос! Низкий, винно-темный, точно море. А как он произносил ее имя! Будто дорожил каждым его звуком. «Серве» – точно заклинание. Не прошло и нескольких дней, как ее опасливая привязанность переросла в настоящее обожание.

Однако по ночам она принадлежала скюльвенду.

Она никак не могла понять, какая связь существует между этими двумя людьми, хотя часто размышляла об этом, понимая, что ее судьба так или иначе зависит от них обоих. Поначалу она предположила, что Келлхус – раб скюльвенда. Но рабом он не был. Мало-помалу она поняла, что скюльвенд ненавидит норсирайца, даже боится его. Он вел себя как человек, пытающийся предохраниться от осквернения.

Поначалу эта догадка ее взбудоражила. «Боишься! – злорадно думала она, глядя в спину скюльвенду. — Ты такой же, как и я! Не больше, чем я!»

Но потом это начало ее тревожить – и очень сильно. Его боится скюльвенд? Что же за человек такой, которого даже скюльвенд боится?

Она рискнула спросить об этом самого Келлхуса.

– Это потому, что я явился, чтобы сделать страшное дело, – ответил Келлхус.

Она поверила ему. Как можно было не поверить такому человеку? Но были и другие, более мучительные вопросы. Вопросы, которых она не осмеливалась задать вслух, хотя каждый вечер задавала их взглядом.

«Отчего ты не возьмешь меня? Почему не сделаешь меня своей добычей? Он же тебя боится!»

Но она знала ответ. Она – Серве. Она – ничто.

Серве твердо знала, что она ничто. Это знание досталось ей дорогой ценой. Детство у нее было счастливое, настолько счастливое, что теперь она плакала каждый раз, как его вспоминала. Она собирала полевые цветы в лугах Кепалора. Кувыркалась в речке вместе с братьями, точно выдра.

Бегала между полуночных костров. Отец был не то что добр, но снисходителен к ней; мать же ее обожала и баловала, как могла. «Серча, милая Серча, – говаривала она, – ты мой прекрасный талисман, кабы не ты, у меня бы сердце разбилось». Тогда Серве думала, что она что-то значит. Ее любили. Ею дорожили больше, чем братьями. Она была счастлива без меры, как бывают счастливы только дети, которые не ведают страданий и которым не с чем сравнивать свое счастье.

Нет, конечно, она слышала немало историй о страданиях, но все описываемые в них трудности были облагораживающими, предназначенными для того, чтобы научить чему-то, что она и без того уже прекрасно знала. Ну, а если судьба ее все-таки подведет – хотя Серве была уверена, что судьба так не поступит, – ну что ж, она будет тверда и отважна, она станет примером для слабодушных, которые ее окружают.

А потом отец продал ее Патридому из дома Гаунов.

В первую же ночь после того, как она сделалась собственностью дома Гаунов, большую часть дури из нее вышибли. Она быстро осознала, что нет ничего – никакой подлости, никакой низости, – чего она бы не сделала ради того, чтобы остановить мужчин и их тяжелые руки. Будучи наложницей Гаунов, она жила в непрерывной тревоге, терзаемая, с одной стороны, ненавистью жен Гаунов, с другой – капризными прихотями мужчин. Ей говорили, что она – ничто. Ничто. Просто еще один никчемный норсирайский персик. Она им почти поверила…

Вскоре она уже молилась о том, чтобы тот или иной из сыновей Патридома снизошел до визита к ней – пусть даже самый жестокий. Она кокетничала с ними. Заигрывала, соблазняла их. Угождала их гостям. Что еще ей оставалось, как не гордиться их пылом, не радоваться их удовольствию?

На вилле Гаунов было святилище, где стояли небольшие идолы предков рода. Она преклоняла там колени и молилась бесчисленное количество раз, и каждый раз она молила о милости. В каждом углу поместья чувствовалось присутствие мертвых Гаунов. Они нашептывали мерзости, пугали ее ужасными предвестиями. И она все молилась и молилась о милости.

И тут, словно бы в ответ на ее молитвы, сам Патридом, до того казавшийся ей далеким седовласым божеством, подошел к ней в саду, взял за подбородок и воскликнул: «Клянусь богами! Да ты достойна самого императора, девочка… Сегодня ночью. Жди меня сегодня ночью». Как в тот день ликовала ее душа! «Достойна самого императора!» Как тщательно она брилась и смешивала наилучшие благовония в предвкушении его визита! «Достойна самого императора!» И как она рыдала, когда он не пришел! «Да не реви ты, Серча, – сказали ей другие девушки. – Он вообще больше мальчиков любит».

В течение нескольких дней после этого она смотрела на всех мальчиков с отвращением.

И продолжала молиться идолам, хотя теперь их квадратные личики, казалось, смотрели на нее с насмешкой. Но ведь она, Серве, должна значить хоть что-то, не правда ли? Все, чего она просила, – это какого-нибудь знака, чего-нибудь, все равно чего… Она ползала перед ними в пыли.

Потом один из сыновей Патридома, Перист, взял ее к себе в постель вместе со своей женой. Поначалу Серве было жалко его жену, девушку с мужским лицом, которую выдали замуж за Гауна Периста, чтобы закрепить союз между знатными домами. Однако когда Перист использовал ее, чтобы исторгнуть из себя семя, которое собирался вложить во чрево своей жены, Серве почувствовала жаркую ненависть этой женщины – как будто они лежали в постели с небольшим костром. И исключительно затем, чтобы подразнить уродливую ханжу, она принялась вскрикивать и стонать, распалять похоть Периста распутными словами и уловками и добилась наконец того, что он исторг свое семя в нее.