Око Судии - читать онлайн книгу. Автор: Р. Скотт Бэккер cтр.№ 56

Он отвел взгляд только тогда, когда вернулся Порспариан, принеся пресный хлеб и дымящуюся миску — какое-то варево. Запах перца и других экзотических специй наполнил шатер, но Сорвил хотя и падал от измождения, но аппетита у него не было. После некоторых уговоров он наконец убедил раба съесть всю еду целиком, а не ждать, как он, вероятно, собирался, не останется ли ему объедков.

Любопытно, как людям не нужно бывает знать язык друг друга, чтобы говорить о еде.

Сорвил сел на койку, на прежнее место, и стал наблюдать за тщедушным шайгекцем. Тот, без тени смущения, отодвинул одну из грубых циновок, обнажив участок разбитого дерна. Он разделил травинки, расчесал их пальцами, воркуя при этом странным голосом, и начал молиться над этой полоской обнаженной земли. В момент наивысшего накала, когда даже стало неловко подглядывать, Порспариан прильнул щекой к земле, крепко, будто подросток, прижимающийся к благосклонной возлюбленной. При этом он что-то забормотал — вероятно, молитву — на другом, не похожем на шейский, более гортанном языке. Держа руку как лопаточку, он выдавил в черноземе канавку — символический рот, как понял Сорвил несколько мгновений спустя, когда Порспариан положил туда кусочек хлеба.

Была ли это причудливая игра теней, но показалось, что земляной рот — закрылся.

Удовлетворенно причмокнув, загадочный старик перекатился на ягодицы и принялся руками запихивать еду теперь уже себе в рот, пережевывая ее серо-желтыми зубами.

Хотя ел Порспариан с грубоватой основательностью сагландца, в его пиршестве Сорвил невольно заметил своеобразную мрачную красоту. Удовольствие в обращенном внутрь себя взгляде, изгиб запястий, когда он поднимал ко рту пропитанный в подливе кусок хлеба, чуть запрокинутая голова, когда он открывал темно-коричневые губы. Удивительно, как два столь несходных между собой человека, с огромной разницей в возрасте, положении и происхождении, оказались в этот момент вместе. Ни один из них не проронил ни слова — да и что им было сказать, когда их языки приучены были для выражения одних и тех же смыслов произносить разные звуки? Но даже если бы они могли говорить друг с другом, Сорвил был уверен, что они бы ничего не сказали. Все было ясно и так.

Не надо было ничего произносить, потому что все можно увидеть.

Он сидел и наблюдал, и вдруг его охватила какая-то неуемная щедрость, то радостное безумие, которое заставляет опустошать собственные сундуки и карманы. Повинуясь безотчетному порыву, он залез рукой под матрас и вытащил дарственную, которую в это самое утро вручил ему Кайютас. Какая разница, думал он, если он все равно уже мертв? Впервые Сорвил понял, что утрата может таить на своей ледяной груди особую свободу.

Порспариан, вдруг насторожившись, опустил миску и стал следить за его действиями. Сорвил прошел мимо него и присел над фонарем, чувствуя, что тень заполонила всю дальнюю часть шатра. Он поднял папирус, так что огонь просвечивал сквозь расщепленные стебли, из которых были сделаны страницы. Потом дотронулся им до язычка пламени, похожего формой на каплю…

И тотчас же к нему с проклятиями подскочил Порспариан и выхватил дарственную у него из рук. Сорвил вскочил и даже поднял руки — на какое-то безумное мгновение ему показалось, что старый раб сейчас ударит его. Но старик лишь захлопал листом, пока не сбил пламя. Верхние края завернулись и почернели, но в целом папирус остался нетронутым. Тяжело дыша, несколько секунд они смотрели друг на друга, как в безумии, король — обессиленный и растерянный, раб — переполняемый стариковским упрямством.

— Мы свободные люди, — сказал Сорвил, борясь со вновь нахлынувшим чувством страха и беспомощности. — Мы не торгуем людьми, как скотом.

Желтоглазый шайгекец задумчиво покачал головой. Осторожно, словно возвращая владельцу нож, он положил дарственную на койку Сорвила поверх смятых одеял.

А потом сделал нечто совершенно необъяснимое.

Он склонился над фонарем и провел пальцем по краям пламени, не чувствуя жара. Выпрямившись, он оттянул тунику, показав впалую старческую грудь — коричневая, как орех, кожа буйно поросла седыми волосами. Сажей от фонаря, оставшейся на кончике пальца, он нарисовал над сердцем символ, в котором Сорвил легко узнал серп.

— Ятвер, — с горящими какой-то ожесточенной страстью глазами выдохнул старик. И повторил, схватив молодого короля за руку:

— Ятвер!

— Я… Я не понимаю, — заикаясь, произнес Сорвил. — Богиня?

Порспариан провел ладонью по всей руке Сорвила — каким-то ревнивым движением. Схватив юного короля за запястье, он пробежал большим пальцем по лошадиному браслету, потом перевернул его руку ладонью вверх.

— Ятвер, — прошептал он с полными слез глазами и поцеловал эту ладонь, мягкую и нежную пиалу.

Огонь взбежал вверх по коже молодого короля. Он попытался отдернуть руку, но старик держал его крепко, как новые, недавно отлитые колодки. Он склонил набок сморщенное лицо над ладонью Сорвила, словно грезя под какую-то неслышную мелодию. На то место, где к ладони прикасались его губы, упала слезинка…

Сорвилу показалось, что она прожгла и прорезала все насквозь, как будто что-то горячее проплавило снег.

И раб произнес слово на сакарпском, так внезапно и так отчетливо, что Сорвил чуть не подскочил.

— Война…

Он испытывал к этим людям благоговение. Их изысканная утонченность. Их запутанные традиции. Их вера и их колдовство. Даже их рабы, казалось, обладают загадочной силой.

Одну стражу за другой Сорвил неподвижно лежал на койке, прикрывая рукой непонятный волдырь на ладони. Где-то рядом в темноте спал, растянувшись на земле, Порспариан, его дыхание время от времени нарушал кашель и сопение. Сорвил решил, что, когда выучит наконец язык, будет дразнить раба, что тот храпит, как старуха.

Шум Священного Воинства утих, иссяк, так что молодому королю стало казаться, что остался только его шатер, сиротливо стоящий на вытоптанной равнине. Наступило мгновение полной тишины, момент, когда замерло биение каждого сердца, приостановилось каждое дыхание, и на все вокруг пала немая неподвижность смерти.

Он просил смерть забрать его. С того дня, как погиб отец, Сорвил впервые приблизился к молитве.

Потом он услышал нечто. Сперва звук был слишком широким, так что невозможно было выделить его из тишины, как будто некие крылья распростерты во все небо, так что сами становятся небом. Но медленно из глубины проступали очертания, прерывистый гул, не имеющий единого источника, а рожденный несколькими. Сорвил долго не мог определить направление и, охваченный паникой, на секунду вообразил себе, что звук идет из города и что в нем слились крики и вопли его людей, гибнущих под мечами темнокожих захватчиков.

И вдруг он понял…

Аисты.

С ночных холмов неслись клики аистов. Так было всегда, каждую весну. Легенда гласила, что каждый из аистов пел своей звезде, перечисляя сыновей и дочерей, моля за них, выпрашивая благополучия бесчисленным поколениям тонконогих пернатых созданий.