Собачья королева - читать онлайн книгу. Автор: Антон Соя cтр.№ 27

Вот Веня был очень хороший, и Аня, и Ваня его очень любили. Бордоский дог — темно-рыжий, ростом меньше мастифа, но более коренастый и рыхлый, очень массивный. Голова другой формы, более похожа на бульдожью. В фильме «Тэрнер и Хуч» Хуча играет как раз бордос. Попал Веня к ним уже во взрослом возрасте — хозяин-бандос подарил его своему корешу перед посадкой, а кореш отдал его бомжам во дворе: «Мне он не нужен, забирайте. Хотите — съешьте». Уж теперь неизвестно, в шутку или всерьез. Простодушная Аня поверила, что всерьез. Услышав от подруги Инны страшную историю, помчалась по указанному адресу нашла этих бомжей и, пригрозив им лютою смертию, забрала у них Вениамина. Он, видимо, тоже всерьез верил, что его хотят съесть, потому что был очень благодарен ей за спасение и сильно привязался к ней и Ваньке. Веня был очень спокойный, добрый и деликатный, и при этом весь такой солидный, основательный. Попусту не гавкал, ни к кому не заводился, но добросовестно охранял свою семью (в которую сразу же вошёл и Лорд Генри) на улице. Серьезная, взрослая, хорошо воспитанная собака. Иногда — очень-очень редко — Веня мог на прогулке подурачиться, побеситься, побороться с Аней или с Инной, потерзать старую перчатку, взятую специально для этой цели. Может, детство свое щенячье вспоминал, может, еще что. В общем, очень положительный персонаж, надёжный такой. Лорд Генри относился к Вене с уважением и пониманием, как к младшему брату, хотя немного ревновал к Ане. Ревновал-ревновал, просто виду особо не показывал, щадя и уважая чувства Ани. Именно поэтому, чтобы не травмировать тактичного любимца, Аня отдала Веню в Ропшу в очень хорошие и проверенные руки.

Летом на прогулках за домом Лорду настоящее раздолье — он носится, подпрыгивая, как заяц, в высокой траве. Аня с Ванюшкой бегают и играют вместе с ним, только поворачиваться спиной и убегать нельзя — догонит и повалит. Врождённый рефлекс.

Есть, правда, и у Лорда своя ахиллесова пята. Очень мастиф не любит и опасается маленьких собачек — исключением является только всеобщий любимец тойтерьер Фредди, живущий в его стае. Однако посторонних той-терьеров и прочих карликовых пинчеров Лорд на дух не переносит. И вот почему. Однажды на прогулке подбежал Лорд Генри познакомиться к какой-то мелкой сикарахе, вроде карликового пинчера, а та вцепилась в его большой кожаный нос и повисла на нем, не разжимая зубов и злобно рыча. С тех пор Лорд при виде подобных собачонок приходит в ужас и изо всех сил тянет Аню прочь.

— Прости, что тебе придётся всё это выслушать, — говорит женщина, на максимум включая в своём голосе обволакивающие, вибрирующие, заговорщицкие, задушевные обертоны, — будет неприятно. Даже больно. Но это необходимо.

Они сидят за столом втроём. Женщина с гордо поднятой головой, горькой складкой у рта и лучащимися искренностью глазами. Мужчина, нервно сопящий, с широко открытыми глазами и бессмысленным взглядом, беспрерывно пьёт чай. Мальчик, насупленный, ссутулившийся под тяжестью слов, злобно сверкает глазами из-под сросшихся бровей. Под столом у ног мальчика расположились ещё двое. Чёрная лохматая дворняжка и худющий, но очень бодрый той-терьер. Собаки старательно вылизывают грязные, босые, покусанные комарами ноги мальчика. Дворняжка — левую, а той-терьер — правую. Несмотря на важное занятие, чёрная собака внимательно водит ушами, не пропуская ни одного слова, звучащего над столом.

Круглый белый плафон-тарелка из «Икеи» опущен на проводе-пружинке над кухонным столом, как можно ниже. Об лампу методично бьются летающие вокруг неё ночные бабочки. Из-за них по стенам кухни мечутся страшные, лохматые, чёрные тени.

— Начну с главного, Иван. С того, что тебя больше всего волнует. Когда ты, приехав, сказал, что я не твоя мать, я решила, что ты сошёл с ума. Но потом поняла, что ты прав. Человек, совершивший убийство, перестаёт быть собой. Да-да, малыш, перед тобой твоя мать, и все, кроме тебя, видят, что это так. Но тебя не обмануть. Ты чуешь изменения, недоступные человеческому глазу, чуешь своим собачьим нюхом. Потому что ты не человек, Иван, ты — собачий сын.

Мальчик каменеет, переваривая услышанное. Мужчина испускает жалобный стон, роняя тяжёлую голову на стол и накрывая её сильными натруженными ладонями.

— Это бред, — шепчет Иван.

Он хочет встать и уйти, но ватные ноги предательски не слушаются, и он остаётся сидеть.

— Я обещала себе, что расскажу тебе правду о твоём рождении, когда тебе исполнится восемнадцать. Но приходится делать это раньше, иначе мне не объяснить тебе всего остального. Да, твоя мать согрешила. За такое пару веков назад нас с тобой обоих сожгли бы на костре. Такого не бывает — скажешь ты, потому что вас учат в школах и институтах, что это невозможно по всем биологическим законам. Однако… Возможно. Бывает. Редко, но бывает. Но тщательно скрывается ото всех. О нашем секрете до сих пор знал только папа Дима. Но он так любит нас, что от него у меня секретов нет. К тому же он знает, что люди бывают хуже собак, причём слово «бывают» можно смело выкинуть. Ты помнишь, что ты всегда был особенным мальчиком. Когда-то в древние времена за далёкими морями жило целое племя собакоголовых людей-дикарей. Марко Поло описывал их в своей книге. Все они были со временем истреблены и замучены, но один навсегда вошёл в историю как святой Христофор. Он принял христианство и стал покровителем путешественников. До Средних веков его так и изображали с собачьей головой, потом церковники испугались, что их паства поклоняется не святому, а собаке, и стали уничтожать все собакоголовые изображения святого. Но кое-где фрески настоящего Христофора остались целыми. Их можно увидеть. Ты у меня не такой. Не собакоголовый урод. Ты — красавец, умница, ты дог в человеческом обличим. Преданный своей семье, как собака, честный, верный, благородный сын любви. И поэтому ты сразу уловил, что твоя мать стала другой и никогда уже не будет прежней. Ты учуял, что в дом пришла беда, но только вот не разобрался и чуть не наломал дров. К счастью, не наломал. А мы с папой Димой наломали.

Женщина останавливается, замолкает, набирает в лёгкие воздух, словно готовится нырнуть. Лампа качается, тени шарахаются в разные стороны.

В том, что женщина врёт, Ваня ни на секунду не сомневается. Врёт подло, пытаясь вывести его из себя, лишить возможности трезво мыслить, бьёт его в самое больное место — в детские страхи и обиды. Чем чудовищнее ложь, тем скорее в неё поверят, — так, вроде бы, Геббельс говорил. Хороший у твари учитель. Пару лет назад заявление о собачьем родстве имело бы хоть какие-то шансы его расстроить, но теперь у Ивана стойкий иммунитет. Только ведьма о нём не знает. Потому что это его и мамина тайна. Год назад мама попросила Ивана съездить с ней в Выборг навестить знакомую собачницу. Ваня никогда не был в старом Виппури и с радостью согласился. Поехали без папы Димы, отправившегося на рыбалку. Там, в Выборге, на городском кладбище, едва сдерживающая слёзы мама познакомила его с отцом. Потом мама плакала, сидя на низенькой скамеечке рядом с ухоженной могилой, на чёрном гранитном памятнике которой золотом вывели «Любимому сыну Володе Родионову», а Иван обнимал её за плечи, пытался успокоить и чувствовал себя старше и сильнее её. А мама всё плакала и просила у него прощения, и рассказывала, рассказывала… Если бы не социальные сети, она бы так ничего и не узнала о Вовке. Думала, что он навсегда ушёл из её жизни, а оказалась, что он давно ушёл из своей. Однажды поздним вечером, как всегда консультируя коллег в блогах для собачников, она из любопытства зашла в только что появившиеся «Одноклассники» и, ругая себя, попыталась найти Вовка, хотя бы посмотреть, как он сейчас выглядит, а когда нашла фото их общего приятеля рядом с его могилой, поняла, что должна всё рассказать сыну Только папе Диме просила пока ничего не говорить, «отец ведь не тот, кто родил, а тот, кто воспитал». Правильно получается просила…