Яд вожделения - читать онлайн книгу. Автор: Елена Арсеньева cтр.№ 52

– Коли стучит где-то, сие означает одно из двух. Перво-наперво, для дома могло быть срублено буйное дерево. Таким деревьям придана особая разрушительная сила, скрытая и тайная, угадать которую могут только колдуны. Буйное дерево, попавшее вместе с другими бревнами в стены избы, производит непонятный шум, а потом без причины рушит все строение и обломками давит насмерть неопытных и недогадливых хозяев!

– Да откуда тебе было знать, что у нас стучит?! – изумленно пискнула Фокля, и Алена снисходительно глянула вниз:

– Да я чертовы козни за версту чую! Научил знатка один… отчитывать не умею, чего нет, того нет, а чуять – чую!

В эту минуту они из сеней вошли в скудно освещенную горенку, и у Алены занялся дух.

 

Вон та печь, куда лазил Фролка. Вон та лавка, на которой лежала она, давясь слезами и кровью из разбитого носа. Под этот стол она как-то раз пыталась спрятаться от Никодима, да он достал жену кочергой. По этому полу ее таскала за косы Ульянища…

Да что она, с ума, что ли, сошла, что по доброй воле воротилась в этот застенок?!

Tемные стены, чудилось, сошлись, навалились на Алену, грозя рухнуть, придавить, как давила ледяная земля там, в ямине, и в это время чей-то сиплый голосишко достиг ее слуха:

– А может статься, в доме вашем поселилась дикая баба…

Алена с трудом узнала собственный голос. Как ни странно, этот звук приободрил ее. Ну что ж, она понимала, на что шла. И продолжила молотить пересохшим языком:

– Дикая баба – пособница ведьм и колдунов. Ее подсылают к людям, чтобы делать им разные пакости. Роженицам, молодым матерям они подменивают детей собственными ведьминками, у малых детей сосут кровь, отчего те бледнеют и хиреют, а молодым мужикам являются в виде златокудрых красавиц и живут с ними в блуде.

Глаза Ульянищи оживленно вспыхнули.

– Дикая, говоришь, баба? – пробормотала она. – Что ж, очень может быть. Тут у нас была одна такая, да вроде извели… А скажи-ка, хожалая, ты в Москве давно?

– Нет, не больно-то, – ответила Алена, истово крестясь во все углы, осененные лампадками, и радуясь полумраку, в котором ее лицо кажется и вовсе неразличимым изжелта-бледным пятном. – Седмицу-другую, не более.

– Значит, ты ничего не слышала?

– О чем это?

– Да о бабе, кою монашки из ямы вынули да к себе взяли.

* * *

Алена и сама не знала, как не рухнула в это мгновение замертво.

Все. Попалась. Попалась… как кур в ощип, как бес в перевес, как ворона в суп. Вот уж правда, что ворона! Сама залетела в клетку, клетка и захлопнулась.

Бежать, бежать отсюда! Но она не в силах была даже с места сдвинуться, только и могла, что отмахивала поклоны да крестилась, крестилась, бормоча:

– Отче наш… нет, не знаю я ничего… иже еси на небесех… а кто баба сия? Да святится имя твое…

– Да так, преступница, убивица, – ответила Ульянища. – В старые годы, бывало, муж жену бивал, а теперь жена мужа бьет – и убивает до смерти. Не знаешь, стало быть? И никто ничего не знает!

– Забудь ты об ней, матушка! – сунулась к хозяйке Фокля. – Она небось давно уже сгнила где-нибудь на божедомках. Какой там монастырь? Болтовня все это!

– Сгнила? – с надеждой переспросила Ульяна. – Что ж, какова смерть, таковы и похороны.

«Сгнила? – с ледяным бешенством подумала Алена. – Как бы не так!»

Спокойствие постепенно возвращалось к ней. Похоже, судьба бывшей снохи так тревожит Ульянищу, что она выспрашивает о ней всех подряд, но, по-счастью, никто ничего не знает. И хватит трепыхаться, пора вспомнить, зачем здесь.

Об этом не забывала и Фокля.

– Тебе лучше бы для начала в баньку, сердешная! – сказала она тем голоском, про который в народе существует вполне определенное присловье: «На языке медок, а под языком – ледок».

У Алены сердце снова рухнуло в пятки. В баню?! Ей?! Она представила черные ручьи, которые потекут с ее волос, и желто-зеленые – с лица – и даже руками загородилась:

– Боже сохрани! Мне… меня… мною обет дан: не мыться на вечерней заре, а только лишь на утренней ледяной водицею.

Предполагалось, что на утренней заре ее и след простынет, поэтому Алена могла обещать что угодно без опаски. К ее удивлению и радости, Фокля не стала перечить:

– Ну что ж, у всякой пташки свои замашки.

– Мне бы покушать… – еле слышным от облегчения голосом пробормотала Алена. – Оголодала я…

Она с преувеличенной жадностью поглядела на стол, где наставлены были какие-то миски, однако Ульяна окоротила ее:

– Погоди. Сперва покажи, на что способна. А то, знаешь, брюхо добра не помнит, нажрешься до отвала – и ни словечка из тебя не выдавишь. Корми вас, дармоедов!

Да… за Ульянину милостыню придется дорого платить! Велико было искушение тут же, с порога ляпнуть ей про чертогрыз, но Алена понимала, что этим все дело можно испортить, а потому наскоро выложила жуткую байку про девку и змей-мстителей. Мол, жила-была девка, которая нагуляла от парня ребеночка, тайно родила, да и зарыла в лесу. Потом – другого. А когда в третий раз пришла на то же самое место и опять зарыла в землю еще живой плод греха своего, как вдруг что-то холодное поползло по ее шее – и она увидела, что это три змеи. Поочередно они насосались молока из ее грудей, а потом обвились вокруг шеи и повисли наподобие чудовищного ожерелья. Затем уже постоянно змеи сосали у нее молоко по нескольку раз в день; в это время девушка чувствовала смертельную тоску – это были невыносимые часы! Потом змеи укладывались вокруг шеи спокойно, но отнять их она никогда не могла и прикрывала их платком. Только в бане они сваливались с шеи, и пока девушка мылась, лежали на ее платье…

– Наконец девица покаялась в своем грехе людям и с тех пор давно уже ходит по монастырям, умаливая свой тяжкий грех и надеясь на милосердие божие. Не далее как сегодня я видела ее на паперти Василия Блаженного, где она и рассказала мне сию историю, – закончила Алена.

– Буде, господи, милость твоя на нас, якоже уповахом на тя! – испуганно забормотала Фокля.

Даже Ульяна перекрестилась – кажется, и ее проняло.

– А что же, змей ты тоже видала? – спросила она недоверчиво.

– А как же, – лихо ответствовала Алена. – Видала и змей.

– Побожись!