Последняя репродукция - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Герасимов cтр.№ 39

Федор поморщился. Он уже ничему не удивлялся. Он чувствовал себя не в силах бороться с захлестнувшим его водоворотом событий, поступков, откровений. Он, как сорванный лист, увлекаемый в бездну стихии, беспомощно внимал страшной силе, затягивающей его все глубже и дальше от того места, где он упал на водную гладь.

– Зачем ты хотел меня убить? – выдавил он из самого сердца главный вопрос. – Ты… Мой друг.

– Друг? – прокричал Виктор, срываясь на гул колокола. – Ты был моим другом, пока не покалечил мою жизнь, пока не спустил ее в унитаз легким движением, играючи, даже не ведая, что одним только своим существованием разрушил все: мечты, надежды, любовь…

Федор сидел на стуле, боясь шелохнуться. Он ожидал любого упрека, только не такого ужасного и нелепого.

– Я? – только и сумел переспросить он. – Я разрушил твою жизнь?

Виктора словно прорвало после длительного молчания в заточении. Он стоял в дверях, побелевший от ярости и муки настолько, что почти сливался с этой дверью. Лосеву казалось, что он не может разглядеть лица своего друга и своего несостоявшегося убийцы.

– Ты, Лосев! – Виктор швырял слова с такой силой, что они били Федора по лицу, разбивались на осколки и сыпались со звоном на письменный стол. – Я даже не помышлял, что мне придется тебе рассказывать историю своей трагедии и своей самой первой и самой взаправдашней смерти! Но верно – так будет лучше. Слушай, Лосев! Потому что то, что ты услышишь, заставит тебя пожалеть о том, что я не убил тебя тогда в студии. Пожалеть о том, что ты вообще появился на свет! Ты – человек, мнящий себя художником, – никогда не был творцом. Не был созидателем. А я – был! Тебе неведомо, как художник любит свое творение, свой шедевр. Ты сейчас думаешь, что я говорю о своей репродукции? Ошибаешься! Нет, я, конечно, любил своего второго Виктора. И потому, что он был так похож на меня, и потому, что я создал его своими руками, своим талантом. Но я сейчас говорю о другом. Я говорю о той любви, которой, как известно, не бывает, но которая вырастает, как глыба, как скала, заслонив собой все – солнце, небо и землю, – словно затем, чтобы в миллионный раз напомнить человечеству о своем существовании, о своем могуществе.

Она появилась в моей студии прошлой весной. Ранней весной – как это всегда бывает в плохих романах о пробуждении жизни. Она ничего не пробудила – она оглушила, смяла, сразила наповал! Она даже не оставила мне ни единого шанса на спасение! В каком романе вы еще прочитаете про такую любовь в тридцать лет! Про первую любовь в тридцать лет, да еще с первого взгляда!

Федор хотел буркнуть: «Почитай Булгакова, неуч!» Но осекся и только прерывисто вздохнул, опасаясь, что разгоряченный Виктор собьется с мысли и пропустит главное. Но тот продолжал вдохновенно и жарко, словно опять переживал заново ту раннюю весну:

– Она была так хороша, так прекрасна, так невинна и так добра, что казалось – она впорхнула не в студию, а в меня. В сердце, в печень, в селезенку. Я пропитался ею, как губка, брошенная на мгновение в молодое вино. Я разглядывал ее в объектив, и сердце сжималось и падало в пропасть. Даже когда она ушла, я долго сидел глуповато-счастливый, уверенный в том, что она вышла на минуту и сейчас видение повторится и… останется со мною навсегда. Но она пришла, чтобы больше не возвратиться. Она уехала в свой захолустный Склянск (Федор вздрогнул), наплевав даже на то, что уже почти нашла очень неплохую работу в нашем городе. Уехала обратно к семье – матери с дочкой, – даже не попытавшись устроить свою жизнь в большом, полном надежд и возможностей Лобнинске.

Сначала я ждал ее. Каждый день, каждый час, каждые четверть часа я выскакивал на улицу из полумрака фотостудии и, щурясь от света и талого снега, летящего в глаза, высматривал ее силуэт среди сотен прохожих. Я просто не верил, что она не придет. Даже сама такая мысль казалась мне нелепой. А потом отчаянье и безысходность стали овладевать мною. Я не мог работать (ФотоВиктор стал делать большую часть работы за меня), я не мог спать. Меня мучили видения. Мне казалось, что еще немного – и меня не станет. Я умру, растворюсь в небытии. Мне становилось еще хуже от того, что я стал замечать, как второй Виктор оживает на глазах и словно торопит мой уход. Я нередко ловил на себе его взгляд и не узнавал в нем своих глаз – так ворон поглядывает с трухлявого пня на умирающего подранка.

Этот ад длился несколько месяцев, а она все не приходила. Я каждый день рассматривал на фотографии ее милые черты и шептал, шептал ей в самое ухо сокровенные сумасшествия. В какой-то момент я почувствовал ясно, что умираю. Мой Виктор – мой второй Виктор – приближал мою смерть, он зазывал ее, он молился ей. Все это я читал в его глазах, когда, обессиленный, занял его место в подсобной комнате. Я лежал на раскладушке часами, не в силах подняться, и только шевелил губами, в миллионный раз признаваясь в любви заветной фотографии. ФОТОГРАФИИ! И тут меня осенило! Это было так просто и вместе с тем так спасительно и так сладко, что я ожил в мгновение.

Я увидел ненависть в собственных глазах, когда, выскочив из подсобки, взглянул на своего двойника. Мой Виктор понял, что я не умер, что я нашел спасение. И это спасение было началом его собственного конца… Той же ночью я торопливо подключил аппаратуру, проверил отражатели и предохранители, натер до блеска принимающую линзу модулятора и бережно поместил в модем фотографию, с которой вот уже несколько месяцев не расставался ни на секунду. Лобник так и не забрал у меня диск с программой. Он хранился в студии с того памятного для науки дня, когда мы материализовали второго Виктора. В три часа ночи я запустил программу. А под утро моя любовь, мое ненаглядное чудо, моя новая жизнь уже мирно дремала в кресле съемочного зала моей фотостудии.

Мы провели с ней весь следующий день. Она улыбалась солнцу и мне, она рассказывала о себе, о своей матери и дочке от первого неудавшегося брака, о том, что, хотя и нашла в нашем городе неплохую работу, сердце ее не лежит к суматошному центру, и она собирается обратно в Склянск к своей маленькой семье, по которой успела соскучиться. Она и не подозревала, кто она на самом деле! Ее биографическая память остановилась на приезде сюда, в наш город. И она… продолжала жить, даже не предполагая, что та она, которая настоящая, уже давно вернулась в Склянск! Моей задачей было оставить ее здесь навсегда. Рядом с собой. Я готов был отдать жизнь за то, чтобы понравиться ей. И у меня стало получаться. Она продолжала жить на той съемной квартире, которую на самом деле оставила несколько месяцев назад. Ее очень позабавило, когда хозяйка квартиры пришла в изумление, обнаружив в ней опять свою квартирантку. «У нее был вид, словно я отсутствовала много времени и вдруг опять появилась. Она даже забыла, что сегодня – день платы за аренду!»

Мы виделись каждый день, и я уже начал читать в ее глазах взаимность. А мне ничего больше в жизни не нужно было! Только наша любовь! Только быть с ней рядом – каждую минуту! И вот когда я наконец почувствовал, что живу, что счастлив так, как еще никогда не был счастлив, она пропала… Просто вдруг не пришла, как обычно, утром в мою студию. Ее не было ни на следующий день, ни через три дня. Она исчезла второй раз из моей жизни. И теперь – навсегда. Моя смерть, оказывается, не испугалась. Она притаилась и ждала удобного случая, чтобы распахнуть дверь моей студии. Я даже представить себе не мог, что у смерти будет твое лицо, Федор!