Последняя репродукция - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Герасимов cтр.№ 20

– Ну все, пока, братишка, мне работать надо… – И отправился на свое место, ссутулившись под взглядами коллег.

Неловкую тишину и оторопь снова прорвал телефонный звонок. Спасский уставился в окно, мысленно ругая себя за допущенную неосторожность. «Ну и пусть, – подумал он наконец. – Все равно когда-нибудь все узнают о моем мистическом даре».

– Господа! – раздался радостный голос лаборанта. – Звонил Лобник. Он слегка приболел. Извинялся, что не сообщил сразу. Сказал, что постарается завтра уже быть на работе!

На столе у Спасского что-то стукнуло. Фельдъегерь с пакетом подорвался на случайной мине уже на подступах к штабу.

И в этот момент на коридоры, лестничные проемы, двери кабинетов института обрушился ливень долгожданного обеденного звонка.

Федор не находил себе места. Он тревожился за Елену и корил себя, что позволил ей сегодня уехать на работу. Лосева всегда удивляла и восхищала эта волевая особенность характера его любимой. «Надо» было для нее важнее не только «хочу», но и «могу». Федора не переставали волновать удивительные метаморфозы в ее поведении, когда буквально на глазах его Леночка из тихого, нежного, слабого, хрупкого цветочка в один миг превращалась в собранного, целеустремленного и сильного человека. «Жизнь ее научила быть такой, – размышлял Лосев. – Она столько повидала, через столько страданий прошла, что вынуждена быть сильной». В то же время он чувствовал, как ей не хватает его тепла и заботы, как необходима его защита. Она интуитивно тянулась к теплу и нежности, а потом вдруг опять могла стать жесткой и непреклонной. Как и сегодня, когда после ужасов и тревог выходных дней, после бессонной ночи она вдруг, посмотрев на часы, оделась, слегка припорошила косметикой следы усталости и отчаяния и заспешила на работу.

– Останься, – увещевал Федор, – ничего не случится, если сегодня ты скажешься больной.

– Мне нельзя пропускать работу, Федя, – отвечала она со вздохом. – У нас летний сезон и без того не самый удачный в смысле заработка, а если в конце месяца с меня еще и удержат за прогулы – совсем худо.

Сейчас Лосев терзался угрызениями совести, бродя по квартире и зачем-то перекладывая вещи с места на место. Если бы он мог, если бы он только мог нормально обеспечивать их маленькую семью – не было бы этих страданий и страхов, не случилось бы катаклизмов всех последних месяцев и дней! Он сам во всем виноват! Он сам виноват, что его жизнь складывалась совсем не так, как он мечтал еще там, в Москве, стоя перед холстом в мастерской Страхова и размышляя о таинственной судьбе одинокого и несчастного Эстея.

А сейчас мир словно опрокинулся, увлекая Федора за собой в водоворот странных и страшных событий. Убийство, фотографии, мерзкий тип в очках и с бакенбардами, отрезанная рука… Лосев остановился посреди комнаты и уже в сотый раз за сегодняшний день бросил тревожный взгляд на будильник: «Почему же не звонит Гаев? Он уже давно должен был все закончить!»

Федор сделал в волнении еще один круг по квартире и, поколебавшись, схватил трубку. Очень долго было занято. Лосев слушал противные частые гудки и в раздражении хлопал рукой по рычагу. Наконец телефон следователя сдался его настойчивости, и в трубке простонал длинный сигнал соединения. Через мгновение в ней что-то щелкнуло, и спокойный мужской голос произнес:

– Гаев у телефона.

– Это… это Лосев, – выдохнул Федор, и сердце его заколотилось в уже знакомой саднящей тревоге.

– Слушаю вас.

Федор растерялся настолько, что даже не нашелся что сказать. Он сжал влажными пальцами трубку и выдавил хрипло-виноватое:

– Я хотел… м-м-м… хотел спросить…

– Спрашивайте, – разрешили на том конце провода.

– Вы… вы были в студии? – Федор наконец нашел правильную форму вопроса.

– Да, был. И не я один. Были еще оперативники и криминалисты.

– И… что же?

– Ничего.

Федор задохнулся.

– Как – ничего? Что значит – ничего?

– Ничего означает ничего. Ни отрезанной руки, ни даже видимых следов борьбы мы там не обнаружили.

– А вы внимательно смотрели?

Гаев промолчал в ответ на этот глупый вопрос.

– Другими словами, – медленно произнес ошеломленный Лосев, – она бесследно исчезла?

– Или не существовала никогда, – безжалостно закончил следователь.

В трубке уже запищали противные частые гудки, а оглушенный Федор еще долго держал ее в руках.

Юрик Нивин был уже давно пылко влюблен в Елену. Ему всегда нравились женщины постарше. В свои двадцать три он считал, что жена должна быть мудрее мужа, умнее и образованнее его. Ему было скучно с ровесницами, да и те не испытывали к нему особого интереса. Друзей и привязанностей у Юрика не было с самого раннего детства. Его часто обижали ребята во дворе, дразнили, подбрасывали жуков под рубашку и закрывали в телефонных будках, а девчонки норовили исподтишка стащить с него трусы и убегали с ними на соседний двор.

Он рано лишился матери, а отец вскоре привел в дом новую жену, моложе себя на пятнадцать лет. Юрик не любил ни отца, ни мачеху. Он не любил никого из тех, кто окружал его. Частенько, затворничая в глубине двора, он пристраивался к заросшей крапивой беседке и, разложив на коленях альбом для рисования, сочинял себе будущую невесту. У него до сих пор сохранились все эти детские рисунки, неизменно изображавшие строгую, взрослую даму с глазами как вишни, в широкополой шляпе и изящными руками в черных лайковых перчатках.

Пять лет назад он бросил учебу и устроился работать оформителем в театр только потому, что безумно влюбился в одну из актрис. Женщине было под тридцать, и ее умиляло и забавляло внимание юного воздыхателя. Юрик следовал за ней по пятам, караулил возле дома и на почтительном расстоянии провожал до театра. Он ходил на все спектакли с ее участием и неизменно восхищался ее игрой. Ему приходилось высиживать в ожидании ее появления на сцене весь спектакль, потому что его возлюбленной доверяли только незначительные эпизоды и, как правило, в самом конце действия.

Упорство пылкого юнца было вознаграждено. Как-то после спектакля раздосадованная чем-то актриса вышла из театра и, поискав глазами своего робкого спутника, поманила его пальцем. Она увезла обомлевшего от счастья Юрика к себе домой, провела с ним ночь, умиляясь его неопытности и неискушенности, и оставила у себя на неделю. Нивин был на седьмом небе.

Но счастье его оказалось недолгим. Актриса очень скоро приняла незамысловатое предложение местного коммерсанта и укатила с ним на курорт в качестве «подружки на лето». Потом говорили, будто видели ее в обществе уже другого коммерсанта, потом третьего… В театр она больше не вернулась. Нивин был безутешен. Он часами просиживал в театре, бродил по опустевшему залу, по сцене, заставленной пропахшими свежей краской и жженой пластмассой декорациями, наблюдал, как возятся с юпитерами осветители, и беззвучно плакал.