Барабаны осени. Книга 2. Удачный ход - читать онлайн книгу. Автор: Диана Гэблдон cтр.№ 128

— Это и был мой первый грех, — тихо пояснил Александр. — Я впал в гордыню. — Он поднял один палец перед лицом Роджера, как бы предлагая открыть счет. — Но пока еще Господь не оставил меня.

Могавки сражались на стороне англичан во время недавней войны между французами и индейцами, так что к молодому священнику-французу отнеслись более чем настороженно. Но он старался изо всех сил и учил язык могавков, чтобы иметь возможность проповедовать им на их родном языке.

Он преуспел, сумел обратить в христианство некоторое количество жителей деревни, хотя и далеко не всех. Однако среди новообращенных оказался сам вождь, так что Александр оказался под его защитой.

К несчастью, шаман деревни всячески противостоял влиянию священника, так что между христианами и не христианами в деревне усилиями шамана постоянно поддерживались довольно напряженные отношения.

Священник облизнул пересохшие губы, потом взял кувшин с водой и сделал несколько глотков.

— А потом, — продолжил он, глубоко вздохнув, — потом я впал в новый грех…

Он, как оказалось, влюбился в одну из новообращенных женщин.

— А вообще у вас были женщины, до того? — Роджеру было неловко задавать этот вопрос, но Александр ответил очень просто, без малейших колебаний:

— Нет, никогда. — Роджер услышал тихий смешок… совсем тихий, почти как вздох, и полный горькой насмешки над собой. — Я был уверен, что никогда в жизни не поддамся такому искушению. Но человек слаб и жалок перед лицом сатанинской похоти, перед желаниями плоти…

Он несколько месяцев жил в вигваме этой девушки. А потом, однажды утром, он проснулся очень рано и пошел к ручью, чтобы умыться, — и увидел в воде свое отражение…

— И по воде вдруг пробежала рябь, ее поверхность вздрогнула… и из глубины поднялась огромная разверстая пасть, и разбила мое отражение на мелкие части…

Это была всего лишь крупная форель, ловившая стрекоз, однако священник, потрясенный зрелищем, воспринял происшедшее как знак, поданный ему Господом… он решил, что Бог самолично дал ему понять, что его душе грозит быть поглощенной пастью ада Он сразу же вернулся в вигвам, забрал свои вещи и перебрался в маленький шалаш за пределами деревни, чтобы жить там в одиночества. Однако он оставил свою возлюбленную беременной….

— Так они из-за этого не поленились притащить вас сюда? — спросил Роджер.

— Нет, не совсем так. Они ведь совсем не так, как мы, относятся к морали и браку, — пояснил Александр. — Женщины берут тех мужчин, которых хотят, и брак — это просто соглашение, которое длится до тех пор, пока оно устраивает обоих партнеров. Если женщина больше не хочет этого мужчину — она просто изгоняет его из своего дома… или же он уходит сам. А дети, если они имеются, остаются с матерью.

— Но тогда…

— Проблема была в том, что я, как священник, всегда отказывался крестить новорожденных, если их родители не были христианами или произвели на свет ребенка, не состоя в законном браке. Вы же понимаете, это просто необходимо, если вы хотите, чтобы ребенок вырос в истинной вере… да к тому же иначе индейцы просто не поняли бы разницы между святым обрядом крещения и своими языческими ритуалами.

Александр испустил тяжкий вздох.

— Ну и, конечно же, я не мог окрестить этого ребенка. Этот отказ оскорбил и привел в ярость вождя Кенньяниси-тхаго, и он потребовал, чтобы я это сделал. А когда я снова отказался, он распорядился подвергнуть меня пыткам. Моя… моя девушка… ходатайствовала за меня, и ее поддерживали ее мать и несколько влиятельных в деревне людей.

В конце концов страсти в деревне накалились до предела, и это уже было похоже на самую настоящую ересь, и вот шаман решил, что отца Александра следует увести в Оньярекената, где беспристрастный и справедливый совет решит, что следует сделать ради восстановления покоя и порядке в племени.

Роджер поскреб бороду; возможно, индейцам еще и потому не нравятся жители Европы, что они чересчур волосаты, а в волосах у них заводятся вши…

— Боюсь, я не совсем понимаю, — осторожно сказал он; — Вы отказались крестить ребенка, потому что его мать была недостаточно хорошей христианкой?

Александр, казалось, удивился.

— Да нет же! Она сохранила свою веру… хотя вряд ли кто-то осудил бы ее, если бы она решила иначе, — горестно добавил он и вздохнул. — Нет, я отказался крестить дитя не из-за матери… а из-за отца, поскольку он лишился истинной веры.

Роджер с силой потер лоб, надеясь, что на его лице не слишком явственно отразилось изумление.

— А… Так вы поэтому хотели исповедоваться мне? Что это помогло бы вам вернуть веру, и таким образом вы смогли бы…

Священник остановил его коротким жестом. Он несколько мгновений молчал, и его узкие плечи безвольно опустились. Должно быть, он случайно задел свою рану; подсохшая корка лопнула и по его шее медленно потекла густая кровь.

— Простите меня, — сказал Александр. — Мне не следовало вас просить об этом. Пожалуй, я сделал это лишь потому, что мне очень хотелось высказать все на родном языке; я не смог устоять перед искушением облегчить душу, выговорившись перед вами. Но это нехорошо; мои грехи все равно не могут быть отпущены.

Отчаяние преподобного было столь явным, что Роджер невольно коснулся руки Александра, желая хоть немного успокоить его.

— Вы уверены? Вы же сказали, что в случае нужды…

— Это не тот случай. — Он положил пальцы на руку Роджера, крепко сжал ее, как будто надеялся обрести хоть немного силы, взяв ее у другого человека.

Роджер промолчал. Через несколько секунд Александр поднял голову и посмотрел Роджеру в глаза. Свет снаружи изменился; сквозь дымовую дыру лилось слабое сияние, предшествующее взрыву полного света дня. Роджер видел собственное дыхание, поднимавшееся перед его лицом прозрачными клубами белесого пара, точно так же, как дым поднимался над крышами…

— Хотя я и исповедался, мне не может быть прощения, — сказал преподобный. — Настоящему отпущению должно предшествовать искреннее раскаяние. Я должен отвергнуть свой грех. А я не могу этого сделать.

Он замолчал. Роджер понятия не имел, следует ли ему что-то сказать, и если да, то что именно. Он полагал, что настоящий священнослужитель произнес бы что-нибудь вроде: «Да-да, сын мой?», но он не мог этого сделать. Вместо слов он взял руку Александра и крепко пожал.

— Мой грех состоял в том, что я любил ее, — очень мягко, очень тихо сказал преподобный. — И я ее по-прежнему люблю.

— Два Копья согласен, — сообщил Джейми. — Просьба должна быть изложена Совету, и только он примет окончательное решение, но я думаю — это уладится. Джейми сидел, прислонившись к сосне, явно измотанный до предела. Мы провели в деревне уже неделю; большую часть последних трех дней Джейми провел в обществе шамана. Я почти не видела ни его, ни Яна, пребывая в обществе женщин, державшихся вежливо, но отстраненно. Я предусмотрительно прятала от них мой амулет.