Путешественница. Книга 2. В плену стихий - читать онлайн книгу. Автор: Диана Гэблдон cтр.№ 19

— Ох!

Облегчение в его голосе было столь явным, что я еле сдержала улыбку.

— То есть, конечно, я и сам был уверен, просто…

Он умолк.

— Бри очень хорошая девушка, — сказала я, слегка пожав его руку. — Конечно, у нас с Фрэнком не все ладилось, но мы оба были для нее хорошими родителями, уж поверь мне.

— Конечно, ничуть не сомневаюсь. И в мыслях не имел ничего другого.

Джейми со смущенным видом засунул пляжную фотографию обратно в конверт, спрятал в карман и некоторое время стоял молча, подняв глаза на луну и задумчиво сдвинув брови. Морской ветер ерошил его шевелюру. Пряди волос то и дело выбивались из-под удерживавшей их ленты, а он с отсутствующим видом их приглаживал. Чувствовалось: у него что-то на уме.

— Ты думаешь… — медленно начал Джейми, не глядя на меня. — Ты правда думаешь, что это было верным решением — вернуться ко мне сейчас, Клэр? Не то чтобы это меня не обрадовало! — поспешно добавил он, почувствовав, как я напряглась, и поймал мою руку, не дав мне отвернуться. — Бога ради, я вовсе не это имел в виду! Ты нужна мне, да еще как!

Он привлек меня к себе и прижал мою руку к своей груди.

— Ты нужна мне так, что иногда мне кажется, будто сердце лопнет от радости, потому что ты со мной. Просто… Брианна сейчас одна. Фрэнка нет, тебя тоже. Она не замужем и не имеет ни единого родственника мужского пола, который мог бы защитить ее и благополучно устроить ее брак. Разве до той поры она не нуждалась в тебе? Я в том смысле, что разве ты не могла немного подождать?

Я помолчала, пытаясь взять чувства под контроль.

— Не знаю, — сказала я наконец, и мой голос, несмотря на все усилия, дрогнул. — Понимаешь, то время, оно совсем не такое, как нынешнее.

— Знаю!

— Нет, не знаешь!

Я вырвала руку и обожгла его взглядом.

— Ты не знаешь, Джейми, и боюсь, у меня нет возможности объяснить это тебе, потому что ты просто мне не поверишь. Но Бри — взрослая женщина, она выйдет замуж тогда, когда захочет, и за того, кого полюбит, а не тогда, когда это кто-то ей «устроит». Не будет у нее такой надобности. Она получает хорошее образование и вполне сможет сама зарабатывать на жизнь. У женщин того времени так принято. Она не будет нуждаться в покровительстве мужчины…

— Если нет нужды в том, чтобы мужчина защищал женщину и заботился о ней, то это несчастливое время!

Его глаза тоже полыхнули яростным огнем.

Чтобы успокоиться, мне пришлось сделать глубокий вдох.

— Речь вовсе не о том, что в этом нет нужды, — промолвила я как можно мягче, положив руку на его плечо. — Речь о том, что она может выбирать. Ей не придется принимать мужчину по необходимости, ее выбор определит любовь.

Его лицо начало расслабляться.

— Ты вышла за меня, потому что тебя вынудила необходимость, — напомнил он.

— Но к тому, чтобы вернуться, меня побудила любовь, — ответила я. — Или ты думаешь, что, когда я могла прокормить себя, ты был нужен мне хоть чуточку меньше?

Черты его лица смягчились, плечо под моей рукой уже не ощущалось таким напряженным.

— Нет, — тихо сказал Джейми. — Я так не думаю.

Он обнял меня и привлек к себе. Я тоже обняла его за талию и положила голову ему на грудь, чувствуя под щекой плотный плоский квадратик — фотографии Брианны.

— Перед расставанием я очень переживала, — прошептала я немного погодя. — Причем это она, можно сказать, заставила меня отправляться в путь: мы боялись, что если я промедлю, то вообще тебя не найду. Но я все равно переживала.

— Понимаю. Я бы и слова сказать не смог.

Он отвел мои локоны от своего подбородка и пригладил их.

— Я оставила ей письмо, — призналась я. — Это все, что я смогла придумать, зная… зная, что больше ее не увижу.

Я сжала губы, чтобы не расплакаться. Джейми нежно погладил меня по спине кончиками пальцев.

— Вот как? Это здорово, англичаночка. И что было в этом письме? Я рассмеялась, правда, смех получился чуточку нервным.

— Все, что только пришло мне на ум. Материнские советы, житейская мудрость в моем понимании. Сугубо практические сведения, касающиеся дома и необходимых бумаг. В общем, все, что я знала или думала насчет того, как жить. Наверное, она прекрасно проживет и без всего этого, но, по крайней мере, будет знать, что я о ней думала.

Примерно неделя ушла у меня на то, чтобы, роясь по ящикам и полкам дома в Бостоне, собрать все деловые бумаги, банковские книжки, закладные и семейные реликвии. Правда, последнее в большей степени относилось к семье Фрэнка: подборки вырезок, генеалогические росписи, альбомы со старыми фотографиями, коробки с письмами. С моей же стороны семейный архив был несравненно скромнее.

Я сняла коробку с полки в своем стенном шкафу. Маленькую коробку. Дядюшка Лэм, как и все ученые, был человеком бережливым, да только беречь тут было особо нечего. Основные документы маленькой семьи: свидетельства о рождении, мое и родителей, брачные свидетельства, акт регистрации автомобиля, который их погубил, — что за странная причуда побудила дядю Лэма сохранить и его? Хотя, скорее всего, он туда и не заглядывал, просто по привычке берег все, что могло содержать любую информацию, потому что кто знает, когда, кому и зачем она может понадобиться.

А вот я, конечно, заглядывала туда и прежде. В юности у меня был период, когда я частенько открывала коробку по ночам, чтобы взглянуть на хранившиеся там снимки. Я помню сильную тоску по матери, о которой у меня не сохранилось никаких воспоминаний, и тщетные попытки представить, какой она была, вернуть ее к жизни с помощью маленьких, нечетких образов из коробки.

Лучшей была ее фотография, сделанная крупным планом: повернув лицо с живыми глазами и изящной линией рта к камере, она улыбалась из-под полей фетровой шляпы-колокол. Снимок был раскрашен от руки: щеки и губы выглядели неестественно розовыми, глаза карими. Дядюшка Лэм говорил, что это неправильно, что на самом деле глаза у нее были золотистыми, как у меня.

Я полагала, что, возможно, время серьезной нужды во мне для Брианны уже прошло, но полной уверенности не было. У меня имелся свой студийный портрет, сделанный на прошлой неделе. Я аккуратно вложила его в коробку, закрыла ее и поставила на середину моего письменного стола, где Брианна должна была ее найти. А потом села писать.

«Моя дорогая Бри», — вывела я и остановилась, неспособная продолжать. Может быть, неспособная к такого рода прощанию со своим ребенком. Стоило мне увидеть на бумаге эти три черных слова, как все безумие задуманного предстало передо мной с пронзительной ясностью.

Моя рука дрожала, и кончик пера выводил маленькие кружки по воздуху над самой бумагой. Я положила ручку и зажала ладони между коленями, закрыв глаза.

— А ну, соберись! — велела я себе. — Соберись и, черт возьми, пиши! Даже если это ей не понадобится, то вреда уж точно не будет, а если понадобится — тем лучше!