Последнее лето - читать онлайн книгу. Автор: Константин Симонов cтр.№ 93

Вчера глядя на ночь Серпилин прочел привезенное ему дело. Из него можно было узнать, что виновник смерти полковника Цветкова сержант Никулин Петр Федорович имел тридцать девять лет от роду и происходил из Пскова, где его семья, состоявшая из жены, тещи и троих детей, еще и по сей день находилась в фашистской оккупации. Оттуда же, из Пскова, где работал складским рабочим на товарной станции, он и пошел по призыву на войну, на которой был один раз награжден медалью «За боевые заслуги» и трижды ранен: под Тихвином в ноябре сорок первого, на верхнем Дону в июле сорок второго и под Белгородом в марте сорок третьего, после чего направлялся на излечение в госпитали, а после излечения в госпиталях возвращался в действующую армию.

Выходило, что сорокалетнего Цветкова, тоже не раз побывавшего в госпиталях, и тоже после них возвращавшегося на фронт, и тоже семейного и многодетного, но только успевшего эвакуировать в начале войны свою семью, убил солдат, как и он, уже немолодой и семейный и продолжавший воевать после всех своих госпиталей.

Прочитав все это, Серпилин не только пригласил к себе прокурора, но и сказал, чтоб доставили осужденного. Доставлять его сюда было не положено, и он знал, что не положено, но приказал сделать.

Про себя уже почти решил не утверждать приговора. Дочитав вчера дело, даже снял трубку и обговорил такую возможность с Захаровым. А все-таки оставалась потребность самому увидеть этого невольного убийцу, опереться в своем решении на личное впечатление о нем. Бывает в жизни: увидишь человека – и что-то меняется в тебе. Раньше решил так, а тут решаешь иначе. Как отказаться от проверки самого себя, тем более в таких обстоятельствах?

– Не видел вас до сих пор, – сказал Серпилин, когда прокурор сел. Подполковник юстиции был еще молодой, лет тридцати пяти, не больше.

– Я только одиннадцатый день в армии, товарищ командующий.

– И сразу такое дело тяжелое, – сказал Серпилин. – Вот задержал утверждение приговора.

– Знаю, товарищ командующий. Ждем.

– Чего? Чтобы утвердил или чтобы не утвердил?

– Чтобы не утвердили, товарищ командующий.

Ответ был таким же прямым, как и вопрос. Видимо, сорвалось с языка то, что было на душе.

– А зачем тогда такой приговор вынесли? – спросил Серпилин, неодобрительно, как показалось подполковнику, глядя на него.

Но, несмотря на этот неодобрительный взгляд, подполковник не отступил:

– Колебались, товарищ командующий. И председатель трибунала и я, когда представление вместе с ним подписывал. Не хотелось идти на такую кару, но и преступление такое, что приходилось учитывать всю тяжесть последствий.

Серпилин посмотрел ему в глаза и вдруг явственно вспомнил то, что в самую первую секунду, еще до всех размышлений, толкнуло его задержать утверждение приговора. Там, в бумаге, которую они ему представили, – сейчас он вспомнил это, – было написано: «Никулина Петра Федоровича, сержанта, ранее не судимого, трижды раненного и после излечения трижды возвращавшегося в строй…»

Глядя сейчас в глаза подполковнику, Серпилин понял, что это последнее – про возвращение в строй после трех ранений, то, что по букве закона упоминать было не обязательно, вписано, чтобы он на этом задержался, когда будет утверждать, чтобы его задели эти слова. Написали и достигли того, чего хотели.

– Осужденного привезли?

– Так точно, привезли. Я его в своей «эмке» с конвоиром привез, чтобы внимания не привлекать.

– Ну и правильно. Что ж его, на черном вороне, что ли, везти? Да его, наверно, у вас и нет, по штату не положено.

– По штату у нас грузовик крытый.

Серпилин кивнул:

– Давайте осужденного.

Через минуту подполковник вернулся с осужденным. Больше никто не вошел, видимо, конвоира оставил там, за дверью.

Осужденный сержант стоял не так, как стоят солдаты перед начальством – руки по швам, – а руки за спину. Кто его так научил, конвоир, что ли? Гимнастерка у него, как и положено, была без пояса и без погон. Только ниточки видны. Гимнастерка старая, выгоревшая. На плечах – темные следы от погон и на груди – от снятой медали. А три нашивки за ранение – две золотых, хотя какие они золотые, давно уже выгоревшие, рыжие, и одна красная! – их оставили. Насчет этого, наверно, нет таких указаний, чтоб нашивки за ранение спарывать. Накрепко вшиты, сидят, как железо в теле.

Сержант был среднего роста, худой, обстриженный под машинку, но уже с отросшими черными с проседью волосами и чисто выбритый.

«Наверно, перед тем, как ко мне везти», – догадался Серпилин.

Осужденный стоял и смотрел не в землю и не на Серпилина, а куда-то вбок, в стенку, словно никого не хотел тревожить своим взглядом. Словно сам уже примирился с тем, что с ним будет, но не хочет, чтобы люди глядели ему в глаза, чтобы им было совестно из-за этого.

Однако все эти не шедшие из головы у Серпилина мысли в то же время не могли заставить его забыть, что перед ним стоит не просто попавший в беду и ждущий смерти человек, а что именно он, а не кто-то другой своими руками, своим самовольно произведенным выстрелом – как сказано в приговоре, и правильно сказано, – убил полковника Цветкова и сделал инвалидом командира полка.

– Скажите, Никулин, – спросил Серпилин, – почему вы, старый солдат, почти три года воюете в минометных частях, почему, зная порядок, все же произвели выстрел без приказа командира расчета? Тем более вы наводчик, а не заряжающий. И не боевая обстановка, когда потери – и один другого вынужден заменять! Как это могло получиться?

– Хотел поддержать темп огня, – ответил сержант и посмотрел на Серпилина с безнадежной усталостью человека, уже не способного сказать ничего нового.

– Желание верное, – сказал Серпилин, – но без команды производить выстрел никто не имел права. И вы это знаете. Почему же произвели?

– Сам не знаю, товарищ командующий.

На неподвижном, усталом лице сержанта промелькнуло что-то такое, словно он неожиданно для самого себя что-то вспомнил:

– Карасев только вернулся в тот день, три недели желтухой болел, и медсанбате был, может, от этого… – сказал он фразу, сначала показавшуюся Серпилину нелепой.

– Карасев – это командир их минометного расчета, – объяснил подполковник.

– Я заменял его, за командира расчета оставался три недели, – сказал сержант, почувствовав, что его не поняли, и пробуя объяснить свою так и не высказанную полностью мысль: возможно, он потому без приказа произвел выстрел, что на нескольких предыдущих стрельбах, исполняя обязанности командира расчета, сам подавал команду «огонь». Сказал и замолчал, больше ничего не добавил.

По тому, как он замолчал, так и не постарался покрепче схватиться за это вдруг возникшее объяснение, оправдаться им, Серпилин почувствовал, что перед ним стоит человек, не способный ко лжи и не умеющий защитить себя. А может, уже и не желающий.