Солдатами не рождаются - читать онлайн книгу. Автор: Константин Симонов cтр.№ 185

– Смотри, сколько их! – удивился он. – Ну, иди. Дел у вас будет сверх головы. А я в медсанбат.

– Санвзвод с волокушами по приказу должен быть прямо за нами, в трехстах шагах, – сказал Ильин.

– Волокуши не потребуются. Мы с Иваном Авдеичем сами дойдем.

– Я тебе Рыбочкина пришлю.

– Не надо Рыбочкина, – сказал Синцов. – Мы дойдем.

Ильин посмотрел на него и вдруг строго, уже как прямой начальник, обратился к Авдеичу:

– Доставьте капитана не до медсанбата, а до госпиталя. Вернетесь и доложите мне, чтоб мы все точно знали и посетить могли. Понятно?

– Понятно, товарищ лейтенант. Чего ж тут непонятного?

Ильин еще раз посмотрел на лежавшего у стены Левашова и свирепо хлопнул руками по полам полушубка:

– Шестистволка, так ее растак!.. Такого человека убили!

– Ругаться поздно, – сказал Синцов. – Лучше напиши с Завалишиным реляцию, что до последней минуты жизни был с нами. Может, хоть посмертно чего дадут.

– Напишем. А проку что? На могилу орден вешать?

– Все же. Ради близких, – сказал Синцов и, вспомнив, добавил: – Хотя он мне говорил, что у него никого нет.

– Сейчас доложим и в полк и в дивизию, – сказал Ильин. – Скоро все сюда набегут. О себе теперь беспокойся.

– Ладно, командуй, мы пошли. – Синцов на прощание обнял Ильина здоровой рукой. Потом, сделав шагов десять, оглянулся.

Ильин, все еще стоявший над Левашовым, поднял голову и крикнул:

– Завтра навестим, жди!

Так Синцов во второй раз сдал батальон Ильину. На этот раз навсегда.

По дороге в санвзвод Авдеич утешал – что почти вся кисть осталась, только пальцев нет, да и то у большого вроде нижняя фаланга целая.

Синцов молчал – говорить не было ни сил, ни желания. Только когда подошли к подвалу, где сегодня ночевали, приказал Авдеичу зайти забрать вещевой мешок. Авдеич ушел, а Синцов остался на воздухе, боялся спускаться вниз: еще заденешь там в темноте обо что-нибудь рукой.

Стоял и ждал. А небо было чистое, как и в начале боя. Была тишина, и светило солнце, а он отвоевался. Неужели отвоевался? Видимо, так. Отвоевался, когда, по сути, все уже решилось…

Авдеич вылез из подвала с вещевым мешком, и они пошли дальше.

Уже почти дойдя до санвзвода, встретили Пикина.

Рядом с Пикиным шагал полковой комиссар в белом полушубке, который увез тогда из батальона флаг. Шагал резво, даже забегая вперед длинноногого Пикина, – наверно, спешил увидеть капитулировавших немцев. Теперь всем интересно, теперь кто и ни разу не был, на бывший передний край полезет!

Не дойдя трех шагов до Пикина, Синцов приложил руку к ушанке. Пикин тоже откозырял и остановился.

– Что с вами, комбат? Какое ранение?

– Пальцы оторвало.

Пикин поморщился, даже крякнул от досады.

– А мы с полковым комиссаром как раз к вам в батальон идем. Донесли, что вы много офицеров в плен взяли. А что вас ранило, еще не донесли. Перед другими полками вообще без выстрела руки подняли, как только артподготовка кончилась.

Синцов пожал плечами.

«Кто его знает, почему там подняли, а не у нас. И почему не донесли – неизвестно. О хорошем вообще быстрей доносят, чем о плохом… О Левашове, значит, тоже еще не донесли…»

– Кому батальон сдали?

– Ильину.

– Какие потери в батальоне?

– Насколько знаю, кроме меня, раненых нет.

Обязан был сказать про Левашова, но не сказал: не захотел говорить при этом толстомордом в белом полушубке, которого так, от всей души ненавидел Левашов. Через пять минут сами все узнают.

– Да, – сказал Пикин, – не повезло, в последние минуты. Сочувствую. – Он протянул на прощание руку. – Доложу командиру дивизии, что видел вас. Навестим. Постарайтесь, чтоб медики не увезли за пределы армии.

– Постараюсь. – Синцов так и не понял, серьезно или в утешение сказал это Пикин, потому что раз оторваны пальцы – значит, вчистую, и какая теперь разница, увезут тебя медики за пределы армии или не увезут.

Рука болела так, словно в нее беспрерывно, один за другим, заколачивали гвозди. Он из последних сил прибавил шагу.

В медсанбате перед чисткой раны дали полтораста граммов водки, и когда Синцов сел после этого в кабину санитарного автобуса, везшего в госпиталь немногочисленных сегодняшних раненых, то, чуть-чуть отойдя от боли, почти сразу уснул.

А проснулся оттого, что автобус не двигался. Машина стояла, и было в этом что-то тревожное, заставившее проснуться. Машина стояла, но что-то шуршало и двигалось, что-то происходило совсем рядом, за ее бортом.

Синцов открыл глаза, посмотрел через закрытое стекло кабины и увидел колонну немцев, идущих в строю по четыре мимо машины, обгоняя ее и шурша плечами по кузову.

Неизвестно, почему стояла машина. Водителя не было. Наверно, пробка: впереди видны другие машины. А немцы идут и идут по обочине впритирку к борту.

Синцов через стекло видел их – их плечи, их лица, их шапки, их шинели с поднятыми воротниками, их головы, обвязанные платками и тряпками поверх пилоток, их исхудалые небритые щеки и иногда их глаза, смотревшие в его сторону, внутрь кабины.

Шли пленные, безоружные немцы. Много, очень много немцев. Всего несколько часов, как наступила тишина, а их уже построили в колонны и гнали в тыл. И они шли, спотыкаясь и падая. Синцов видел, как кто-то упал, его приподняли под мышки и повели. Потом наступил перерыв, показалось, что все немцы прошли. Но это только показалось: через несколько минут о борт уже терлась плечами новая колонна. Во главе ее шло несколько офицеров, тоже изможденные, небритые, худые, в пилотках и меховых шапках с опущенными ушами. А за ними опять солдаты, солдаты…

В машину поспешно влез водитель, захлопнул дверцу и нажал на стартер. Теперь уже не немцы шли мимо машины, машина мимо них – долго, километр или полтора, и Синцов все смотрел на них, не в силах оторваться: неужели мы их столько взяли?

Когда наконец обогнали голову колонны и выехали на чистое место, водитель сказал:

– Отвоевались, товарищ капитан.

Синцов повернулся, подумав, что водитель имеет в виду его, но по выражению лица солдата понял, что тот говорит не о нем, а о немцах, мимо которых только что проехали.

– Да, отвоевались, – сказал Синцов вслух о немцах и подумал о себе: «А я?» Да, и ты тоже отвоевался. И все это уже в прошлом: и назначение в батальон, и вопрос Пикина «как, справитесь?», и твой ответ «справлюсь», и первое знакомство со всеми, вместе с кем пришлось воевать, и хмурый Туманян, и уже неживой теперь Левашов, и Рыбочкин с его стихами, и «декабрист» Завалишин, и Ильин, принявший вместо тебя батальон. Все позади: и первый бой, и последний, и все, что было между ними. А впереди только госпиталь под номером сто пятьдесят три.