Солдатами не рождаются - читать онлайн книгу. Автор: Константин Симонов cтр.№ 142

– Сейчас узнаю. – Синцов наскоро застегнул ватник и вышел.

В подвале стояли трое: Рыбочкин, Левашов и незнакомый Синцову низкий плотный человек в слишком длинном полушубке и в надвинутой на брови слишком большой ушанке.

«Опять корреспондент, что ли?» – недовольно подумал Синцов. Ему не хотелось спать, но говорить тоже не хотелось.

– Знакомься с товарищем… – как-то странно, ничего не добавив к этому слову «товарищ», показал Левашов пальцем на низкого в слишком длинном полушубке.

Синцов, вышедший из своего закута без ушанки, бросил руки по швам:

– Командир батальона, старший лейтенант Синцов, – и пожал протянутую руку.

– Здравствуйте. Келлер, – с заметным немецким акцентом представился человек в слишком длинном полушубке и крепко пожал Синцову руку. Рука у него была большая и жесткая.

– Чего удивился? – заметив выражение лица Синцова, спросил Левашов.

– Я не удивился, – сказал Синцов. – Прошу отдохнуть, чаю попить. – И, взявшись за плащ-палатку, хотел откинуть ее и пропустить гостей. Но Левашов остановил его.

– Все в свое время. Сперва дело. Хотим у тебя в батальоне место выбрать, откуда он утром будет свою передачу вести. Предлагал ему ночью: все же безопасней, а он хочет с утра.

– Ночью спят, – сказал немец.

– В общем, его не переупрямишь. Но место надо с ночи подобрать.

– А какая передача, через рупор? – спросил Синцов.

– Нет, придется сюда МГУ за ночь подтащить. Под прикрытие каких-нибудь хороших развалин поставить и замаскировать… Ты поглубже других в город влез, потому к тебе и явились.

Синцов задумался. МГУ – мощная громкоговорящая установка – как-никак все же смонтированный на полуторке автобус. Если удастся его до Чугунова полтораста метров хотя бы на руках дотолкать – там в третьей роте есть подходящая развалина – бывший гараж. Пол на уровне земли, две стены углом и часть перекрытия сохранилась.

– Ну как, найдешь то, что нам нужно? – спросил Левашов. – Учти, кроме всего прочего, чтоб тут же рядом для людей надежное укрытие было. Фрицы как ни экономят боеприпасы, а услышат передачу, насмерть бить будут – закон!

– Думаю, подыщем. Сейчас пойдем, только портупею надену, – сказал Синцов. – А может, перед дорогой все же по кружке чаю?

– Если чай… – сказал немец.

– Чай. Покушаем, когда вернемся.

– Да, – сказал немец. – Немножко, правда, холодно.

Иван Авдеич, не дожидаясь приказаний, уже подтащил к столу длинную лавку, дав комбату возможность сказать: «Присаживайтесь!»

Синцов откинул плащ-палатку и зашел в закут. Артемьев поманил его пальцем.

– Кто такие? Недослышал.

– Замполит полка с немцем. По радио будет агитировать. Может, встанешь?

– А ну их, – сказал Артемьев, – спать буду. Уже приладился. А тебе опять на мороз!

Синцов пожал плечами. Что ответить на это?

Он вышел подпоясанный и, не надевая ушанки, подсел к столу. На столе уже стояли кружки и эмалированный облупленный чайник.

– Да, вот такое у нас противоречие с товарищем Келлером, – сказал Левашов, кивнув на немца. – У меня приказание политотдела – обеспечить, чтобы ни один волос с его головы не упал, а у него, наоборот, желание вести свою передачу среди бела дня.

– Волос уже все равно упал. Много упал, – сказал немец, снимая с головы ушанку и поглаживая лобастую лысеющую голову. Он улыбнулся, но в его сдержанной улыбке была горечь. – Надо сейчас много работать. Много, очень много.

Он расстегнул два верхних крючка на полушубке: под полушубком была телогрейка, а под телогрейкой – гимнастерка с петлицами.

«Вот как, даже в нашей гимнастерке», – подумал Синцов и вдруг, глядя на этого лысеющего лобастого человека с белыми густыми бровями, вспомнил, что уже видел его, и тут не могло быть никакой ошибки. Это было в тридцать четвертом году, зимой, девять лет назад, вскоре после процесса Димитрова. Этот человек – именно этот человек, только что бежавший тогда из Германии, выступал у них в аудитории КИЖа и рассказывал им, что такое фашизм. Только тогда он говорил по-немецки, и его не успевали переводить, особенно когда он сердился и в такт словам, как молотом, ударял своим тяжелым кулаком по трибуне. И фамилия его не Келлер, как сначала послышалось Синцову, а Хеллер, Эрнст Хеллер. И у него была книга о Гамбургском восстании, вышедшая еще до того, как он бежал к нам из Германии, а потом были очерки из Испании – он уже от нас ездил в Испанию, командовал там батальоном в Интернациональной бригаде.

Конечно, это он, тот самый, который был у них в КИЖе. Только брови у него тогда были совсем черные, а сейчас совсем белые.

Заметив, как внимательно смотрит на него Синцов, немец опустил глаза и обхватил руками кружку с горячим чаем, грея об нее пальцы.

– Я вас один раз видел, товарищ Хеллер, – сказал Синцов. – Вы приезжали в тридцать четвертом году к нам в КИЖ – Коммунистический институт журналистики.

Немец быстро кивнул, потом, словно вдогонку, кивнул еще раз и улыбнулся.

– Немножко плохо говорил тогда по-русски, – сказал он. – Только одно русское слово – «Рот фронт», да? – Он оторвал правую руку от кружки, сжал большой кулак и сделал им короткое полудвижение; он не показывал, он только напоминал этим полудвижением, как это было. – Рот фронт, да?

И хотя он продолжал улыбаться, в глазах его мелькнуло что-то скорбное, словно воспоминание об этом жесте и этом слове доставляет ему боль, словно и этот жест, и это слово лежат где-то глубоко, под развалинами всего того, что обрушилось на них потом, и он сейчас не может ни произнести это слово, ни сделать этот жест с той, прежней силой.

– Я читал вашу книгу, – сказал Синцов.

– А я не читал, – сказал Левашов. – Стыдно, а приходится признаться.

– И про Испанию ваши статьи читал, – сказал Синцов.

– В «Интернациональная литература», да? – спросил немец. – Плохая война, – сказал он, и в его глазах снова промелькнуло что-то мучительное.

– Хорошие люди, но плохая война. Голая рука против танк, против «юнкере», против «мессершмитт».

– Это мы знаем, на себе испытали, – сказал Левашов.

– Да, да, – быстро, даже, может быть, слишком быстро, сказал немец.

«Каждый день слышит от нас о том, что сделали у нас фашисты, – подумал Синцов. – И хотя начал воевать с ними раньше, чем мы, еще в Испании, а все равно ему тяжело это слушать, потому что все равно он немец».

– Видите, своего читателя здесь встретили, – сказал Левашов про Синцова.

Но немец, хотя и кивнул, не посмотрел на Синцова. Наверное, ему было сейчас не до своих читателей, он тяжело думал о чем-то другом, своем, главном и трудном.