Москва 2042 - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Войнович cтр.№ 16

Отрадное

Я уже раньше слышал, что Симыч так назвал свое имение. Не успел я выкурить сигарету, как ворота открылись снова и я въехал внутрь. Но недалеко. Потому что за воротами был еще шлагбаум и полосатая будка, из которой вышли два кубанских казака — один белый, другой негр, оба с вислыми усами и с длинными шашками на боку.

Белый при ближайшем рассмотрении оказался Зильберовичем.

— Здорово! — сказал я ему. — Ты что это так вырядился?

— У вас есть какой-нибудь айдентификейшен? — спросил он, не проявляя никаких признаков узнавания.

— Вот тебе айдентификейшен, — сказал я и сунул ему под нос фигу.

Негр схватился за шашку, а Зильберович поморщился.

— Нужно предъявить айдентификейшен, — повторил он.

Тем временем негр открыл багажник моей машины и, ничего в нем не найдя, кроме запаски, тут же закрыл.

— Слушай, Лео, — сказал я Зильберовичу сердито. — Я из-за тебя провел шестнадцать часов в дороге, отстань от меня со своими идиотскими шутками.

— Нужен айдентификейшен, — настойчиво повторил Лео и покосился, на негра, который, приблизившись, смотрел на меня не очень-то доброжелательно.

— Ну ладно, — сказал я, сдаваясь. — Если ты настаиваешь на том, чтобы играть в эту странную игру, вот тебе документ. — Я дал ему мои водительские права в развернутом виде.

Он изучил их внимательно. Как на проходной сверхсекретного учреждения. Несколько раз сверил меня с карточкой и карточку со мной. И только после этого раскрыл мне свои объятия:

— Ну, здравствуй, старина!

— Пошел к черту! — сказал я, вырвав свои права и отпихиваясь.

— Ну ладно, ладно, будет тебе пыхтеть, — сказал он, хлопая меня по спине. — Ты же сам знаешь, КГБ за Симычем охотится, а они, если захотят, загримировать могут кого хочешь под кого хочешь. Ну, пошли. Сейчас чего-нибудь с дорожки рубанем. Эй, Том! — обратился он к черному казаку по-английски. — Поставь его машину где-нибудь у конюшни.

В усадьбе

Усадьба, на территории которой я очутился, напоминала что-то не то вроде Дома творчества писателей в Малеевке, не то правительственного санатория в Барвихе, куда я однажды совершенно случайно попал.

Длинное трехэтажное здание с полукруглым крыльцом и колоннами. Перед крыльцом довольно большая, прямоугольная, мощенная красным кирпичом площадь, и от нее во все стороны лучами расходятся асфальтированные аллеи, обсаженные по краям молодыми березами. Слева от дома пара аккуратных коттеджей с маленькими окнами, справа небольшая церквушка с тремя скромными луковками и какие-то еще постройки в отдалении напротив главной усадьбы. А там еще дальше поблескивает на заходящем солнце озеро.

На площади я увидел полосатый столб с фанеркой наверху и надписью СССР.

— Что значит Си-Си-Си-Пи? — спросил я у Зильберовича.

— Что еще за Си-Си-Си-Пи? — не понял он.

— Ну вон на столбе что написано?

— Ах это? — засмеялся Зильберович. — Ну, старик, ты даешь! Что значит эмигрантская привычка к латинским буквам. Но это, старик, не по-английски написано, а по-русски: Эс-Эс-Эс-Эр.

— Это что же, с советской границы утащено?

— Да нет, это Том сделал. Ну да ладно, ты потом все поймешь.

Какое- то существо женского пола в очень открытом сверху и снизу красном сарафане, стоя к нам спиной, поливало из шланга клумбу с хризантемами. Более безобразной фигуры я в жизни своей не видел. Она состояла в основном из огромного зада, а все остальное из него произрастало как бы случайно.

Бросив меня, Зильберович подкрался к этому заду и вцепился в него двумя руками.

— Ой, батюшки! — вскрикнула владелица зада и, обернувшись, оказалась молодой девахой с простонародным лицом, покрытым веснушками. — Это вы, барин, — сказала она, улыбаясь довольно глупо. — Вы все шутите и шутите, а потом Том спрашивает меня, откеля синяки.

— А ты приходи ко мне, я тебе их попудрю, — сострил Зильберович и, пошлепав ее дружелюбно, сказал мне: — Это наша Степанида. Стеша. Она жена Тома, который перед этим произведением, — он снова пошлепал произведение, — устоять не мог.

— Да вы ж, барин, все кобели, — сказала Стеша, по-прежнему улыбаясь, — и у женщины никакого другого места не замечаете.

Мы пошли дальше, и я заметил Лео, что его отношение к половому вопросу за прошедшее время, кажется, изменилось.

— Да нет, — смутился Лео. — Не изменилось. Но здесь, знаешь, жизнь такая уединенная, скучная, и иногда хочется как-то развеяться.

— А этот Том куда смотрит?

— А он никуда не смотрит, — ответил Лео беспечно. — Он человек широкий.

Когда мы приблизились к крыльцу, на нем появилось еще одно существо, которое тут же кинулось мне на грудь. Это была порядочных размеров овчарка. Я собирался проститься с жизнью, когда почувствовал, что она лижет мне нос.

— Плюшка! — закричал Зильберович, оттаскивая собаку. — Что ж ты за гад такой, за поганец! Ну что ты за собака! Не зря Симыч прозвал тебя Плюралистом.

— Плюралистом? — переспросил я удивленно.

— Ну да, — сказал Зильберович. — Со всеми без разбору лижется. Настоящий плюралист. Но мы его, чтобы не обижать, зовем Плюшкой.

Следом за Плюшкой на крыльцо вышла русская красавица в красном шелковом сарафане, батистовом платочке, сафьяновых сапожках, с большой светло-русой косой, аккуратно уложенной вокруг головы.

— Батюшки, кого это Бог послал! — сказала она, лучезарно улыбаясь мне сверху.

Это была Жанета.

Она легко сбежала с крыльца, и мы троекратно, как принято среди уважающих русские обычаи иностранцев, облобызались.

— Ты совсем не изменилась, — сказал я Жанете.

— Мне некогда меняться, — сказала она. — Мы здесь все работаем по шестнадцать часов в день. А вот ты поседел и растолстел.

— Да-да, — признал я печально. — Что есть, то есть.

— Ну пойдем, потрапезничаем, чем Бог послал.

Мы поднялись на крыльцо и оказались в просторном вестибюле с колоннами. Прямо поднималась к кадушке с фикусом широкая лестница, покрытая ковром, справа была двустворчатая стеклянная дверь, занавешенная изнутри чем-то цветастым, над дверью висело распятие.

Жанета перекрестилась. Зильберович снял кубанку и тоже перекрестился. К моему удивлению, он оказался совершенно лысым.

— А ты что же лоб не крестишь? — покосилась на меня Жанета. — Воинствующий безбожник?

— Да нет, — сказал я. — Не воинствующий, а легкомысленный.

В трапезной я попал в объятия Клеопатры Казимировны, так же, как и я, за эти годы весьма располневшей. Она была в темно-зеленом платье, в фартуке чуть посветлее и в белой наколке.