— Ты хотел сказать, в клубе?
— В те времена банды были совсем другими. Когда парень попадал в новый район, ему приходилось сойтись в поединке с местным вожаком. Понимаешь, удары выше пояса — драться можно было только одними кулаками. До тех пор парень оставался никем. Так что пока fidelistos
[70]
жгли плантации и расстреливали batistianos,
[71]
мой отец на Сто восемьдесят шестой улице в кругу таких же парней дрался со здоровенным puto. Ему тогда здорово досталось. Но после этого все отправились пить cerveza и ром. А отцу дали прозвище. Его прозвали «Manomuerto».
[72]
В этот день он доказал свою храбрость. Тогда это называлось: «показал свое сердце». Доказал su corazon.
[73]
— Где сейчас твой отец?
— Пропал лет шесть-семь назад. Однажды утром ушел на работу, прислал домой моего брата Пири с конвертом, в котором лежала половина зарплаты, и попросил передать, что когда-нибудь позвонит. Но он так и не позвонил. — Гектор Рамирес громко рассмеялся. — Как знать, быть может, отец сейчас в Гаване.
У Пеллэма в голове копошилась стайка крошечных червячков. Странно, ведь он выпил не так уж и много — рюмок пять или шесть.
Ну хорошо, быть может, больше.
И, наверное, в этих маленьких тварях действительно есть что-то психоделическое.
Они углубились в мрачное сердце Адской кухни. Вдруг до Пеллэма дошло, что Рамирес что-то ему говорит.
— Что?
— Я спросил, какого хрена ты тут делаешь? Только начистоту.
— Какого хрена я тут делаю? Пью текилу с преступником.
— Эй, послушай, ты считаешь меня преступником? Думаешь, что у меня есть судимость?
— Мне рассказали, чем ты занимаешься.
Рамирес задумался.
— И кто же тебе это рассказал?
— Слухами улица полнится, — зловещим тоном пробормотал Пеллэм.
— Ты не ответил на мой вопрос. Что ты здесь делаешь?
— Ищу своего отца, — ответил Пеллэм, сам удивляясь своей откровенности.
— Ищешь своего отца? И где же он? Он здесь живет?
— Больше не живет. — Пеллэм обратил взгляд на север, где мерцало не меньше миллиона огоньков, ярких и не очень. Он забрал у Рамиреса бутылку. — Несколько лет назад я работал над одним фильмом. Он назывался «Сон в неглубокой могиле».
— Никогда о таком не слышал.
— Этот фильм был об одной женщине, которая возвращается домой и узнаёт, что ее отец, возможно, вовсе не ее отец. Сначала я только искал места для натурных съемок, но затем также переписал часть сценария.
— А мать этой женщины, она что, была путаной?
— Нет, просто завела связь на стороне. Ей было одиноко.
Забрав бутылку, Рамирес отпил большой глоток и кивнул, приглашая Пеллэма продолжать.
— Моя мать живет в противоположном конце штата. В маленьком городке, который называется Симмонс. Нет, ты о таком никогда не слышал. Я приехал ее навестить — это случилось два года назад, на Рождество.
— Ты купил ей подарок?
— Конечно, купил. Дай договорить.
— Очень хорошо, что ты не забываешь свою мать. Так держать, парень!
— Дай я закончу. Мы поехали на кладбище на могилу отца, как делаем всегда, когда я приезжаю к матери. — Еще один глоток. И еще. — Мы пришли на могилу, и мать расплакалась.
Они успели углубиться в Кухню и теперь шли по переулку, вымощенному вонючим от нечистот булыжником, который вел к базе Рамиреса.
— Вдруг мать говорит, что должна сделать одно признание, — продолжал Пеллэм. — Как оказалось, она думает, что мой отец мне вовсе не родной отец.
— Ого, вот так сюрприз, твою мать!
— Бенджамин — муж матери, человек, которого я считал своим отцом, — постоянно отсутствовал. Он все время был в разъездах. Они с матерью поругались по этому поводу. Бен снова уехал. Мать завела любовника. Потом они расстались. Бен вернулся домой. Они с матерью помирились. Она к этому времени уже была беременна, но не могла сказать, когда именно это произошло. Сам знаешь, как это бывает. Однако мать сильно сомневалась в том, что это был ребенок Бена. Она ломала голову над этим с тех самых пор, как Бен умер. Я хочу сказать над тем, говорить или не говорить мне. В конце концов мать не выдержала и во всем призналась.
— Представляю, как хреново тебе было, когда ты все это услышал. Но зачем ты все-таки приехал сюда?
— Мне хотелось разузнать больше об этом мужчине. О своем родном отце. Я не собирался с ним встречаться. Но мне хотелось узнать, кто он такой, чем занимается, может быть, раздобыть его фотографию.
— Он до сих пор живет здесь?
— Нет. Уехал давным-давно.
Пеллэм рассказал о том, как ему удалось раздобыть последний адрес этого человека, но, как выяснилось, тот уехал из того дома много лет назад и не оставил никаких следов. Пеллэм связался с архивами всех пяти районов Нью-Йорка, а также всех близлежащих округов штатов Нью-Йорк, Нью-Джерси и Коннектикут. Безрезультатно.
— Значит, смылся? Как и мой папаша.
Пеллэм кивнул.
— Так зачем ты здесь остался?
— Я решил снять фильм об Адской кухне. Том районе, где жил мой отец. Он прожил здесь довольно долго. — Пеллэм забрал бутылку. — Что ж, выпьем за твоего папашу, сукиного сына.
Он отхлебнул из горлышка.
— Выпьем за обоих наших папаш. Где бы они сейчас ни были, мать их.
Не успев передать бутылку, Пеллэм второй раз за последние несколько дней ощутил затылком прикосновение холодного металла. И на этот раз это тоже было дуло пистолета.
Рамирес удостоился трех громил, Пеллэм — лишь одного.
— Твою мать, — только и бросил молодой латиноамериканец, пока двое держали его за руки, а третий тщательно обыскал, забрав пистолет и нож.
Потом он вырвал у него бутылку с мескалем и зашвырнул ее в переулок.
— Только педерасты-латиносы пьют эту мочу!
Бутылка разбилась, упав на булыжник.
Ухмыльнувшись, Рамирес обратился к Пеллэму, кивнув на громилу, сказавшего эти слова:
— Это Шон Маккрей. Понятия не имею, почему он здесь. По субботам вечером он обычно направляется на свидание — к себе домой, со своим членом.
Чем заслужил удар. Кулак врезался ему в челюсть. Рамирес мотнул головой.