Кошкин стол - читать онлайн книгу. Автор: Майкл Ондатже cтр.№ 30

Опереться в нашем разговоре было почти не на что. Я цеплялся за воздух. Рамадин, которого нужно было постичь до конца, чтобы наконец похоронить, не давался мне в руки. А кроме того — могла ли она в четырнадцать лет сознавать его желания, его муки?

А потом она сказала:

— Я знаю, чего он хотел. Он толковал про всякие равнобедренные треугольники и математические загадки про поезд, который движется со скоростью тридцать миль в час… или про ванну, в которую вмещается столько-то воды, и вот в нее ложится человек весом в шестьдесят килограммов. Все это мы тогда проходили. Но ему ведь было нужно другое, да? Он хотел меня спасти. И при этом забрать меня себе, увести в свою жизнь — будто бы у меня не было собственной.

Мы всегда стремимся спасать тех, кто беззащитен в этом мире. Такая мужская привычка — исполнять чужие желания. А вот Хезер Кейв даже в юности знала, чего хочет для нее Рамадин. В тот вечер она обратилась к нему с просьбой — и тем не менее не винила себя в его смерти. Он помог ей, потому что сам этого хотел.

— У него ведь есть сестра, да?

— Да, — подтвердил я. — Мы раньше были женаты.

— Поэтому вы и пришли ко мне?

— Нет. Просто он был моим ближайшим другом, моим «машангом». В какой-то момент — одним из двух лучших друзей.

— Понятно. Сочувствую. — А потом она добавила: — Я так хорошо помню эту улыбку, когда он уходил, а я закрывала дверь. Как вот человек прощается по телефону, и голос у него делается грустным. Знаете, как изменяется голос?

Когда мы встали из-за стола, она обогнула его и обняла меня, будто бы знала, что все это — не ради Рамадина, а ради меня.

Однажды летним вечером я вернулся в гостиную нашей квартиры на Коллиерз-Уотер-лейн, где шла вечеринка, и увидел, как на другом конце комнаты Масси оттолкнулась от стены и пошла танцевать с нашим общим знакомым. Они держались на расстоянии вытянутой руки, чтобы видеть лица друг друга, правой рукой она приподняла и чуть передвинула бретельку летнего платья — при этом она смотрела на эту бретельку, и он смотрел тоже. И она знала, что он смотрит.

В гостиной были все наши общие друзья. Рэй Чарльз пел «А с другой стороны, детка». [14] Я стоял посредине комнаты. Мне не нужно было ничего больше видеть, не нужно было слышать ни слова — я сразу понял, что между ними возникло притяжение, которого между нами больше не было.

Такой незатейливый жест, Масси. Но когда мы ищем примеры того, чего лишились, мы находим их повсюду. А ведь прошло лишь несколько лет с тех пор, как неоседланные лошади унесли нас от утраты твоего брата — оттуда, откуда мы никогда не смогли бы вырваться поодиночке.

Если кто и страдал из-за нашего с Масси разрыва, так это ее родители, мы же оба надеялись, что без матримониальных обертонов отношения наши станут ровнее. На деле же оказалось, что мы вообще перестали видеться.

Раскололось ли время, когда я увидел, как она передвинула эту бретельку летнего платья, всего-то на сантиметр, — а я истолковал это как приглашение общему другу? Будто ему так уж обязательно было увидеть эту узкую незагорелую полоску ее плеча. Я говорю это теперь, когда обиды, обвинения, отпирательства и споры давно в прошлом. Почему я усмотрел в этом жесте нечто особенное? Я вышел в наш садик и постоял там, прислушиваясь к потоку ночных машин на Коллиерз-Уотерлейн, — они напомнили мне о несмолкающем рокоте моря, а потом внезапно — об Эмили на темной палубе «Оронсея»: она прислонилась к ограждению, рядом кавалер, она, покосившись на свое голое плечо, переводит взгляд на звезды, и я чувствую, что во мне тоже стягивается узел желания. А мне всего одиннадцать лет.

Сейчас расскажу, когда я в последний раз думал про Рамадина. Было это в Италии; я интересуюсь геральдикой, поэтому попросил экскурсовода в одном из замков объяснить мне значение полумесяцев концами вверх. Он ответил, что ряд полумесяцев плюс меч означает, что кто-то из членов семьи участвовал в Крестовых походах. Если только в одном поколении, на гербе будет один полумесяц. А потом экскурсовод добавил, без всякого вопроса с моей стороны, что если на гербе изображено солнце, значит, в семье был святой. И я подумал: Рамадин. Да. Он выскочил, во всей полноте, из глубин памяти, в облике святого. Не слишком официального. Облеченного плотью. Он был святым нашего тайного семейства.

Первого сентября 1954 года «Оронсей» завершил проход по Суэцкому каналу, и мы наблюдали, как мимо, подступая, медленно скользит Порт-Саид; небо потемнело от песка. Мы провели всю ночь без сна, валились с ног, но оставались на палубе, сколько могли, вслушиваясь в гул уличного движения, хор клаксонов и громкоговорителей.

Только на рассвете мы покинули палубу и спустились в жаркое узилище — машинное отделение. У нас это уже вошло в привычку. Те, кто работал здесь, так обильно потели, что пили тепловатую воду из противопожарных ведер, а вокруг вращались турбины, ходили поршни. На «Оронсее» было шестнадцать мотористов. Восемь в ночной смене, восемь в дневной, они лелеяли паровые турбины мощностью сорок тысяч лошадиных сил, которые вращали два винта, позволявшие нам плыть и по спокойным, и по бурным водам. Если мы оказывались там в тот момент, когда заступала утренняя смена, мы выходили вместе с ночной вахтой на солнечный свет, где мотористы один за другим мылись под открытым душем — под которым час назад стояла австралийка на роликах, — а затем обсыхали на морском ветру, и в тишине нового дня их голоса звучали непривычно громко.

Но когда мы встали у причала в Порт-Саиде, все турбины и двигатели остановили, а задачи и повадки команды переменились. Их скрытая деятельность внезапно предстала на всеобщее обозрение. Во время прохода по Красному морю и по Суэцу пустынные ветры содрали с корпуса судна миллионы частиц канареечно-желтой краски, и теперь, на все полтора дня стоянки в этом средиземноморском порту, матросы вывесили вдоль бортов веревочные люльки и принялись скрести и перекрашивать желтый корпус. Мотористы, электрики и пожарные трудились среди пассажиров на сорокаградусной жаре, подготавливая судно ко второй части путешествия. Обтирщики вычищали из труб маслянистый налет, собирали черную, похожую на желчь жидкость в бочки. Едва судно вышло из гавани, они затащили их на кормовой подзор и выплеснули в море.

А трюмы тем временем частично опорожнили. Недолгий полуденный дождик сеялся на три уровня вниз, к самому днищу, пока матросы, мокрые до нитки, выкатывали трехсоткилограммовые барабаны к подножию поджидавшего крана, прикручивали барабан цепью к поперечной перекладине. Они подхватывали и волокли к люку комоды и каучуковые ковры. Мешки с асбестом лопались в воздухе. Работа была яростная, напряженная. Чуть отпусти какой — нибудь контейнер — и он рухнет в двадцатиметровый провал. Если кто-то погибал, тело на веслах доставляли обратно в порт, и там оно исчезало.