Кошкин стол - читать онлайн книгу. Автор: Майкл Ондатже cтр.№ 17

Судно покачивалось под постепенно угасающими звездами, фильм же показывали одновременно в двух местах. На полчаса раньше его запустили в баре «Труба и барабаны» на палубе первого класса — там его демонстрировали куда менее шумливой компании из примерно сорока хорошо одетых пассажиров, а когда они просмотрели первую бобину, эту часть сюжета перемотали и отнесли в металлической коробке к нашему проектору на палубе, чтобы прокрутить снова. В результате время от времени звуковое сопровождение одного показа долетало до зрителей другого и сбивало их с толку. Звук во всех колонках был выставлен на максимум, чтобы перекрыть гул морского ветра, и к нам то и дело приносило чужие контрапункты: разудалые песни из офицерской столовой — во время романтической сцены. Несмотря на это, на нашем показе царила атмосфера ночного пикника. Всем нам выдали по стаканчику мороженого, а пока мы дожидались, когда на первой палубе досмотрят очередную бобину и заправят ее в наш проектор, труппа «Джанкла» развлекала нас, жонглируя огромными мясницкими ножами, — и вдруг до нас долетели кровожадные вопли бросившихся в атаку арабов: звучали они из динамиков в первом классе. Труппа «Джанкла» быстро приладилась сопровождать эти вопли комичными движениями, а потом «Хайдерабадский мудрец» внезапно вышел вперед и сообщил, что брошь, утерянная неким лицом накануне, висит на объективе проектора. После этого из наших рядов понеслись восторженные вопли — а на первой палубе как раз наблюдали за жестокой расправой над английскими солдатами.

Смотрели мы фильм на будто бы живом полотне — полощущемся на ветру экране. Сюжет был патетический, запутанный, уснащенный жестокостями, которые нам были понятны, и благородными поступками, которых мы не понимали. Кассий потом несколько дней твердил, что он из племени «оронсеев — злобных, коварных и агрессивных». Увы, вскоре над судном разразился давно ожидавшийся шторм, капли ударили в проектор, нагретый металл зашипел. Один из стюардов попытался раскрыть над проектором зонтик. Но тут порыв ветра сорвал экран, и он взмыл над волнами, будто призрак или спасшийся альбатрос, а образы все мелькали над океаном, теперь уже не имея никакой цели. Чем фильм закончился, мы так и не узнали. По крайней мере — до конца путешествия. Я выяснил это через несколько лет, взяв в библиотеке Далвичского колледжа роман А. Э. Мейсона, положенный в основу фильма. Оказалось, автор когда-то окончил этот самый колледж. Как бы там ни было, в тот вечер разразился первый из семи жестоких штормов, которые обрушивались на «Оронсей» в два последующих дня. Только когда они стихли, мы спаслись от океанского буйства и ступили на землю настоящей Аравии.

Случается, что на мирный ландшафт Канадского щита, где я провожу летние месяцы, обрушивается шторм, и я просыпаюсь с мыслью, что завис в воздухе, на высоте приречных сосен; слежу за приближающейся молнией и слышу, как вслед за нею грохочет гром. Только с такой высоты и можно разглядеть хореографию и свирепство бури во всем ее величии. В противном же случае вам придется довольствоваться очень ограниченным ракурсом — столько же видит воробей, которого швыряет штормовым ветром. В доме дышат во сне тела, а рядом с ними собака — уши мучительно вздрагивают, будто сердце, того и гляди, разорвется или выскочит наружу. Я не раз видел ее морду в таком вот штормовом полусвете, словно вброшенную в скоростной поток некоего космического эксперимента, — гармоничные черты оттянуты назад. Все спят, раскачиваясь на волнах разбушевавшейся стихии, одна лишь река внизу кажется безмятежной. Когда по ней пробегает свет, возникают купы опрокинутых деревьев, словно воздетых ввысь на библейской ладони. Такое бывает каждое лето, по нескольку раз. Я знаю, что так будет, и дожидаюсь раската грома вместе с собакой, с моей милой охотницей.

Разумеется, можно объяснить, откуда все это взялось. Я успел побывать в небезопасном месте, где внизу — никакой опоры на много миль. И все эти годы она все возвращается, эта ночь вдвоем с Кассием, когда мы вылезли на палубу, изготовившись, как нам казалось, к вполне безобидному приключению.

Возможно, дело было в том, что первый в нашей жизни фильм обманул наши ожидания. А так — я до сих пор не могу объяснить, зачем мы затеяли то, что затеяли. Может, просто потому, что это должен был быть и первый в нашей жизни шторм. Как бы там ни было, когда проектор увезли прочь, а стулья сложили, океан и небо над нашими головами вдруг объял краткий покой. Нам сказали: радар предупреждает о новом волнении. Но пока ветер стих и дал нам возможность подготовиться.

Разумеется, занять самое удобное для погибели место меня уговорил Кассий. Мы обсудили наш план возле шлюпок. Рамадин участвовать отказался, однако вызвался помочь нам все подготовить. Накануне мы наткнулись в кладовке, которую забыли запереть после учебной тревоги, на кучу канатов и блоков. И вот в эту ночь, во время затишья, когда почти все пассажиры разбрелись из «кинозала» по своим каютам, мы забрались на открытую прогулочную палубу, расположенную у самого носа, и взяли на заметку разные предметы, к которым можно привязать себя канатом. Потом услышали оповещение капитана: ожидаются порывы ветра до восьмидесяти узлов.

Мы бок о бок легли на спины, и Рамадин торопливо привязал нас к каким-то треугольным креплениям и бетонным тумбам — он-то видел, что надвигается шторм. Проверил во тьме узлы и удалился.

Мы немного нервничали, но опасности не ощущали. На палубе не было ни души, и первые полчаса прошли без всяких происшествий, разве что начал накрапывать дождь. Кто знает, может, мы вышли из штормовой полосы? Но тут налетел шквал, вырывая воздух у нас изо рта. Нам пришлось отвернуть головы вбок, чтобы дышать, шквал будто бы заключил нас в металлические ножны. Поначалу мы думали, что будем лежать и зачарованно переговариваться о штормовых огнях, сиявших в вышине, а тут получилось, что мы полузатоплены водой — струями дождя и волнами, которые перехлестывали через ограждение и перекатывались по палубе. Потом пелену дождя над нами озарила молния, за этим вновь стало темно. Отвязавшийся канат нахлестывал меня по горлу. Других звуков не было. Мы даже не понимали — кричим ли мы, пытаемся ли кричать.

Казалось, что каждая налетавшая волна разбирает судно на куски, с каждой волной нас окатывало — и только потом судно выпрямлялось. Мы прекрасно чувствовали этот опасный ритм. Когда «Оронсей» зарывался носом в рвущееся навстречу море, нас мотало вместе с волнами и нечем было дышать — корма же вздымалась в воздух, и винты, вырванные из привычной среды, ревели, пока вновь не опускались в море, а мы на носу вновь не подлетали ввысь.

На эти несколько часов на прогулочной палубе «Оронсея», когда мы уже и не чаяли остаться в живых, мир слился в одно. Я превратился в какую-то беспорядочную смесь, налитую в сосуд, — ни возможности избежать происходящего, ни возможности вырваться из того, что происходит. Уцепиться можно было лишь за одно: я не покинут. Со мной Кассий. Мы то и дело синхронно поворачивали головы при вспышках молнии и видели безжизненные, осунувшиеся лица друг друга. Мне казалось, что я в западне. То и дело судно зарывалось носом в воду, соскакивало с гребня очередного могучего вала, а мы с Кассием так и оставались примотанными к какой-то помпе. Больше рядом никого не было. На внешней поверхности судна были лишь мы вдвоем, будто жертвы, приготовленные для заклания.