Матери известно, что ребенок вернется домой не раньше чем через полчаса, если все пойдет своим чередом, однако она уже вся извелась в ожидании. Мать не знает, что урок отменен, и все же она ждет-поджидает свою пунктуальную дочь, которая всегда к ней возвращается. Воля Эрики, словно ягненок, льнет к материнской воле в облике льва. Этот жест покорности препятствует тому, чтобы материнская воля разорвала на клочки мягкую, неоформившуюся волю дочери и проглотила ее окровавленные косточки. Дверь парадного распахивается, выплескивая наружу темноту. Перед Эрикой тянутся вверх марши лестничной клетки, этой лестницы в небо, к «Вечерним новостям» и к следующим за ними телепередачам. Эрика нажимает на кнопку освещения, и со второго этажа вниз протягивается мягкая полоска света. Дверь и квартиру перед ней сама не распахнется, потому что к ее шагам никто не прислушивается, ее ждут не раньше чем через полчаса. Мать полностью посвящает себя последним приготовлениям, венцом которых сегодня будет ростбиф с луковой подливкой.
Вальтер Клеммер вот уже полчаса видит только спину своей учительницы. Он узнал бы ее со спины, которую Эрика считает не самой сильной своей стороной, среди тысячи других! Он разбирается в женщинах, знает их и с той, и с другой стороны. Он видит не слишком туго набитую подушку ее ягодиц, возлежащую на плотно сбитых столбиках ног. Он мысленно представляет себе, как будет обращаться с этим телом, он — специалист, которого не собьют с толку никакие отказы и сбои в системе. Клеммера охватывает чувство радостного ожидания, к которому примешивается некоторый страх. Эрика пока еще мирно идет по лестнице, но скоро она изойдет в страстном крике! Страсть сотворит он, Клеммер, сотворит единоличными усилиями. Это тело пока еще совершенно беззаботно движется в разных режимах, однако скоро Клеммер переключит его на режим «кипячение». Клеммер не столь сильно вожделеет эту женщину, она не слишком его распаляет, ему непонятно, что препятствует его желанию — ее возраст или утраченная ею юность. Однако Клеммер целенаправленно стремится к тому, чтобы выставить напоказ ее чистую плоть. До сих пор она была известна ему только в одном качестве — как учительница. Он извлечет из нее другое качество — любовницу, он посмотрит, сгодится ли она на что-нибудь. Если нет, то нет. Он решительно намерен содрать с нее тщательно наложенные слои модных, а порой и устаревших убеждений, а также многочисленные оболочки и скорлупу, удерживаемые ее слабой волей к форме, и пестрые, прячущие ее тело тряпки и шкуры, которые к ней прилипли! Она и не подозревает, но скоро поймет, как на самом деле должна украшать себя женщина: красиво, но в первую очередь практично, чтобы не сковывать себя в движениях. Клеммеру не столько хочется обладать Эрикой, сколько наконец вскрыть этот заботливо украшенный красками и тканями пакет из костей и кожи! Оберточную бумагу он скомкает и выбросит. Клеммер хочет открыть себе доступ к столь долго считавшейся недоступной женщине, которая носит разноцветные юбки и шарфики, открыть, прежде чем ее коснется распад и тлен. Почему она носит все эти вещи? Ведь существуют одежды красивые, практичные и недорогие! — сдержанно упрекнет он ее, пока она объясняет, как исполнять задержание, играя Баха. Клеммер хочет увидеть обнаженную плоть, пусть это и будет стоить ему труда. Он просто хочет обладать тем, что спрятано ПОД. Если он вылущит эту женщину из ее оболочек, то перед его взором должна предстать Эрика, человек со всеми его недостатками, которые меня давно интересуют, думает Клеммер. Каждая из этих тканевых оболочек предстает более ороговевшей и стертой, чем предыдущие.
И Клеммер хочет воспользоваться лишь самой лучшей частью этой Эрики, маленьким ядрышкомвнутри, телом, которое, вероятно, приятно на вкус. Воспользоваться для себя. Если нужно будет, то с применением силы. Ее душу он теперь знает. Да, когда Клеммер сомневается, он всегда прислушивается к своему телу, которое его никогда не обманывает и которое говорит с ним и с другими людьми языком тела. У маньяков или у больных людей тело говорит языком обмана из-за слабости или всяческих чрезмерностей, однако тело Клеммера, слава Богу, вполне здоровое. «Чур, не сглазить! Плюнь через иное плечо!» Во время занятий спортом тело всегда говорит Клеммеру, когда он должен остановиться, а когда у него еще есть в запасе силы. Пока он полностью не выложится. После этого Клеммер чувствует себя просто превосходно! Не поддается описанию, — радостно и воодушевленно описывает свое состояние Вальтер Клеммер. Он намерен дать выход собственной плоти на глазах у униженной им учительницы. Он слишком долго этого дожидался. Прошло несколько месяцев, и он получил на это право, проявив выдержку. По всем признакам очевидно, что Эрика в последнее время заметно прихорашивается ради Клеммера, носит цепочки, манжеты, пояса, шнуровки, туфли-лодочки на высоком каблуке, платочки, отстегиваемые меховые воротники, новый пластмассовый браслет, мешающий ей при игре на фортепьяно, использует новые духи. Женщина прихорашивается для одного — единственного мужчины. Мужчину так и подмывает превратить в крошево все эти дурацкие нездоровые побрякушки, потому что он жаждет вытряхнуть из упаковки последние остатки свежести, которые еще сохранились в женщине. Он хочет получить все! При этом вовсе ее не вожделея. Эти побрякушки приводят прямолинейного Клеммера в слепую ярость Ведь животные в природе не расфуфыриваются, когда наступает время спаривания. Лишь не которые мужские особи среди птиц украшены завлекательным оперением, но это их обычное обличье.
Клеммер, несущийся вслед за своей будущей возлюбленной, еще верит, что его слепая ярость направлена против ее тщательных, хотя и не ловких стараний быть ухоженной и аккуратной. Все украшения, всю мишуру, которая, как кажется Клеммеру, сильно ее уродует, надо без промедления отбросить прочь! Ради него! Он даст Эрике понять, что, если уж на то пошло, подчеркнутая чистота есть единственное украшение, которое он признает на симпатичном лице, вовсе ему не противном. Эрика выставляет себя в смешном свете, что совершенно излишне. Два раза в день принимать душ — именно так Клеммер понимает уход за телом, и этого совершенно достаточно. Волосы должны быть чистыми, потому что грязная прическа вызывает у Клеммера отвращение, Эрика на самом деле наряжается и последнее время как цирковая лошадь. С недавних пор она опустошает свои давние неиспользованные запасы одежды, чтобы еще сильнее понравиться своему ученику. От этого платья он потеряет голову, и вот от этого тоже! Все давно уже заметили и дивятся тому, как она изощряется в одежде и слишком глубоко запускает руку в косметичку. С ней происходит метаморфоза. Она не только носит платья из своего многообразного запаса, но и килограммами покупает соответствующие аксессуары: пояски, сумочки, туфли, перчатки, модные украшения. Она желает как можно сильнее вскружить мужчине голову и пробуждает в нем самые дурные наклонности. Ей не стоило будить этого спящего тигра, чтобы он не слопал ее целиком, — дает ей совет Клеммер, имея в виду свою драгоценную персону. Эрика вышагивает, словно хорошо подгулявший театральный костюм: в сапогах со шпорами, под Маской и панцирем, разукрашенная и экзальтированная. Почему она раньше не догадалась совершить набег на свои платяные шкафы, чтобы ускорить развитие их сложных любовных отношений? На свет Божий появляются все новые великолепные вещи! Она отважилась вломиться в кладовую, наполненную разноцветными шелковыми вещами, и радуется неприкрыто зазывным взглядам, которых на самом деле нет, и не замечает неприкрытой издевки со стороны людей, которые знают Эрику уже давно и испытывают серьезную озабоченность по поводу ее изменившейся внешности. Эрика смешна, но упакована она добротно и перевязана туго. Любому продавцу известно: все дело в упаковке! Десять слоев упаковки, обеспечивающих защиту и привлекающих внимание. И все они, вполне возможно, подходят друг другу! Это большое достижение. Мать ругает Эрику, которая к своему костюму прикупила новую ковбойскую шляпу с лентой и с небольшим ремешком из того же материала, что и шляпа, — с его помощью шляпа закрепляется под подбородком, чтобы не слетала с головы при порывах ветра. Мать громко жалуется на мотовство и обвиняет ребенка в болезненной тяге к переодеваниям, к тяге, которая, несомненно, направлена против кого-то и, что очевидно, против нее, против матери, а также наверняка направлена на кого-то, явно на мужчину. Если это какой-то конкретный мужчина, то уж мать ему покажет! Он узнает ее с самой неприятной стороны. Мать издевается над нарядами, подобранными со вкусом. Бледным соком издевки она отравляет оболочки, одеяния, наряды, которые дочь сознательно напяливает на себя. Она так и сыплет ядовитыми насмешками, и дочь вскоре догадывается, что мать так кипятится из ревности.