– Это что? – выдохнула ошарашенная Оксана.
Владелица уникальных квадратных метров снисходительно улыбнулась, присела на корточки и открыла дверцу под ванной.
– Это изобретение прапрапрадедушки моего бывшего мужа. Ведь горячего водоснабжения в конце восемнадцатого века не было.
Я прислонилась к стене санузла. Думаю, во времена, о которых вспомнила Альбина Иосифовна, в районе Филей рос густой лес и находилась деревенька, где в одна тысяча восемьсот двенадцатом году стояла изба Фроловых, в которой Михаил Кутузов с другими военачальниками решал, отдать ли Москву Наполеону. Даже сейчас в некоторых подмосковных селах люди ходят с ведром к колодцу, чего уж тут говорить о «горячем водоснабжении в конце восемнадцатого века».
– А помыться моему предку хотелось, – вещала тем временем владелица раритетной квартиры, – вот он и скреативил симбиоз печки с ванной. Вниз закладываются дрова, огонь нагревает воду – и пожалуйте купаться! С рукомойником та же карусель.
– Получится суп из человечины! – взвизгнула риелтор. – Если залезть в котел, подвешенный над костром, сваришься в один момент.
Альбина Иосифовна зацокала языком.
– От вас&то такой глупости услышать не ожидала. Зачем же забираться в кипяток? Подогрели водичку до нужной температуры, потушили печь и мойтесь. Пользоваться дровами перестали в конце пятидесятых прошлого века. Но понимаете, как это удобно?
– Нет, – пошла вразнос Оксана, – ничего удобного тут не наблюдается!
Хозяйка укоризненно посмотрела на покрасневшего агента по торговле недвижимостью.
– Милочка, вам надо научиться мыслить глобально, видеть корень вещей. Да, сейчас ТЭЦ работают. А вдруг перестанут? Вдруг на Земле грянет энергетический кризис? Его СМИ давно обещают. Что тогда? Вся Москва будет ходить грязная, вшивая, а вы из лесу дровишек припрете и купайтесь до посинения.
Глава 9
Две жилые комнаты оказались на удивление обычными – простые, квадратной формы. Потолок, правда, отделан лепниной, и на полу темнеет все тот же старый паркет, но мебель не представляет никакого интереса, а хрустальные люстры, как близнецы, походят на те, что украшали номера в проданной гостинице Белки.
– А где ваш обещанный пентхаус? – сердито спросила Оксана, когда мы вышли из второй комнаты.
Альбина Иосифовна, вздернув подбородок, прошагала до конца коридора, нажала на кнопку – и часть стены отъехала в сторону. За ней обнаружилась узкая деревянная лестница.
– Иди вперед, – предложила мне хозяйка. – Я человек честный, поэтому скажу сразу: пентхаусом не пользуюсь.
– Неужели он еще ужаснее, чем ванная? – съязвила Оксана. – Что прапрапрадедушка там соорудил? В каменном веке изобрел подогрев паркета? Разворачивайся, Степа, мы уходим. Спасибо, мадам, но ваша квартира…
– Все&таки я посмотрю третью комнату, – перебила я риелтора и, быстро поднявшись по ступенькам, вошла в помещение, которое хозяйка именовала пентхаусом.
Дыхание у меня перехватило.
Год назад, когда я была в командировке в Нью-Йорке, меня пригласили на вечеринку, которую устраивал модный фотограф Карл Фишбахер. Очутившись в его студии, я замерла. Огромная стометровая гостиная будто бы парила над городом, и у меня на пороге создалось впечатление, что я птица, которая планирует, широко раскрыв крылья. Чуть не задохнувшись от восторга, я приблизилась к стеклянным стенам-окнам и глянула вниз. Там, далеко-далеко, горели огни, ехали машины, суетились крохотные люди. Помнится, я села в кресло и подумала: «Вот она, квартира моей мечты, место, где я смогу ощущать себя свободной, ни от кого не зависящей птицей. Но у меня никогда такой не будет. Мне не доведется обитать на сто пятом этаже небоскреба, потому что за всю жизнь я не заработаю денег на приобретение такой студии. Моя судьба – мотаться по квартирам с тоскливыми пластиковыми окнами и слушать, как соседи наверху дерутся, а семья, живущая этажом ниже, воспитывает многочисленных детей».
И вот сейчас я очутилась в комнате, которая выглядела уменьшенной копией жилища Фишбахера. Реальность исчезла, у меня появилось ощущение невероятного, ни разу ранее не испытанного счастья.
Оксана и Альбина вели разговор, но их голоса доносились до моего слуха, словно сквозь толстый слой ваты.
– В этом помещении невозможно жить!
– Я бесхитростный человек, поэтому сразу предупредила: сама в пентхаус не заглядываю. Здесь у меня начинается тошнота.
– Кому пришла в голову идея вместо нормальных стен сделать сплошное стекло?
– Прапрапрадедушка моего мужа, дворянин Захарьин, слыл чудаком. Он учился в Италии на архитектора, вернувшись в Россию, женился на девушке из купеческого очень богатого рода и решил сам построить дом для своей семьи. Тесть, увидев проект, нарисованный зятем, испугался: «Ты, батенька, неумное дело замыслил. Выбрось скорей эти бумажки и ставь добротное здание для жены и сына». Однако Захарьин уперся, дескать, желает создать нечто необыкновенное. Тогда тесть заявил: «Ладно, строй, что на ум взбрело, но – на свой капитал. А я дочери и внуку сам обитель сооружу». И тесть поставил особняк, куда въехала его дочь с малышом. Захарьин возводил свой дом пятьдесят лет, потом все улучшал его, переоборудовал. Прожил он очень долго, ушел на тот свет глубоким стариком. Сын его материнское имение в карты спустил. Жена игрока бросилась к государю просить защиты, и Николай Первый, тогдашний царь, запретил младшему Захарьину за зеленое сукно садиться, велел ему переехать в дом, сооруженный отцом-зодчим. Вот с той поры семья тут и живет, никогда другие люди в этом доме не селились. На сегодняшний день здесь прописаны я, мой бывший муж Николай и его мать, оба на голову больные. Но, надо признать, место для дома Захарьин выбрал идеальное – на холме, вся округа как на ладони. И даже сейчас, когда в Москве свободного пятачка не осталось, на каждом лоскуте земли по торговому центру поставили, возле дома сумасшедшего архитектора ничего не строят, потому что под землей вокруг холма течет большая река. Говорят, игрок, сын архитектора, очень мучился, что ему на карты запрет положен, вот и соорудил подземный ход, который вел в соседнюю деревню, и ходил тайком в трактир в простого мужика переодетым, и там в дурака играл с чернью. Но это враки. А еще утверждают, что все мужчины рода Захарьиных были прокляты в семнадцатом году ведьмой. Вот в это я верю…
Послышался скрежещущий звук, потом скрип, треск, натужный лай, затем гигантская кошка начала драть когтями дерево: ззз-жжж-тши-крак, крак, гав-гав-гав, пст-пст-пст-фух-фух.
– Обалдеть! – хором простонали тетки.
Через минуту они снова принялись бубнить, но я перестала их слушать, закрыла глаза и ощутила, как за спиной разворачиваются два огромных могучих крыла. В лицо подул ветер, ноги легко оттолкнулись от пола, руки раскинулись в стороны, и я полетела над облаками, чувствуя себя свободной и счастливой…
Внезапно приятный ветерок исчез, в нос ударил отвратительный смрад. Я вскрикнула, стукнулась пятками о пол, крылья отвалились, в уши впился противный голос Оксаны: «Деточка, тебе плохо?» – и мои глаза открылись.