– Кто это? – тихо спросила Люба.
– Это каменщик, – ответила Лёля, – мастер, который клал эту стену. Теперь понятно…
– Что понятно?! – Севка продолжал чувствовать себя обманутым. – Он же сказал, что если плеснуть, вещь разломается!
– Не разломается, а отворится! – поправила Лёля. – То есть откроется. Вот она и открыла нам себя… свою душу…
Мишка нервно оглянулся и покрепче сжал медную трубку, с которой не расставался все это время.
– А что, – спросил он, – эти все каменюки… одушевленные?
Лёля недоуменно посмотрела на него:
– У всех вещей есть душа. И память. Ты не знал?
– Антинаучно! – возразил Севка, но Антон остудил его пыл, помахав перед носом фонариком.
– А фонарик на вечном двигателе – это как, научно?
Севка промолчал, но по его лицу легко читалось все, что он думал про глупые фантазии всяких девчонок и про недобросовестных домовых, которые вместо взрывчатки варят не пойми что.
– А я чувствую, – тихо сказала Люба, поглаживая стену, – в них что-то есть…
Севка рассерженно поднял бутылку, явно собираясь вылить ее содержимое на пол, но Лёля успела поймать его за руку.
– Погоди! Это очень ценный напиток! Он нам пригодится! – спохватившись, Лёля обернулась за помощью к Антону. – Правда, Антон?
Антоха чуть не сплюнул. Ну почему он должен поддерживать все ее идеи? Только потому, что она… привела его тогда в чувство? Но все-таки в словах Лёли был смысл. Судя по всему, отвар мог для чего-нибудь пригодиться.
– Вылить всегда успеем, – сказал он сурово. – Ты лучше подумай, как наверх пробиться.
– Без взрывчатки?
– Зато с Мишкой и Любкой. Давай, придумывай!
Севка неохотно отдал бутылку Лёле и кивнул Мишке с Любой:
– Пошли.
Те безропотно вышли из зала вслед за Севкой. Маша, которая все это время бродила по залу, подняла с пола какую-то штуковину и протянула Лёле:
– А капни сюда! Интересно, что оно расскажет!
Лёля снова вопросительно глянула на Антона. «Ага, – подумал он, – можно подумать, я ей что-то запретить могу!» Но, рассмотрев штуковину, которая оказалась наконечником стрелы, присвистнул:
– Да, Машка, хорошую цацку ты нашла!
Лёля продолжала ждать разрешения. Антоха понял, что, несмотря на все доводы разума, ему это приятно.
– Ну капай… – сказал он предельно равнодушно.
Лёля по неосторожности не капнула, а плеснула…
Машка завизжала и выронила находку. Лёля охнула. Даже у Антохи во рту пересохло.
Весь подземный зал мгновенно заполнился людьми в кольчугах и кожаных доспехах. В первый момент показалось, что это не люди, а монстры: с перекошенными в беззвучном вопле ртами они бросались друг на друга, рубили мечами, били щитами, булавами, даже шлемами – всем, что подворачивалось под руку. Из ран хлестала кровь, враги, сцепившись, катались по убитым и раненым…
– Это война, – сказал Антон, просто чтобы разогнать тишину.
В безмолвии этот кошмар казался еще ужаснее.
Маша закрыла глаза ладонями:
– Это… это не война! Это… бойня какая-то! Не могу смотреть!
– А война – это всегда бойня, – неожиданно для себя самого, как-то очень по-взрослому сказал Антон. – Это тебе не кино про мушкетеров.
И он принялся разгонять видение руками, чтобы оно побыстрее исчезло.
После первого опыта они стали осторожнее. Антон отобрал бутыль у Лёли – к огромному ее облегчению – и приказал поискать что-нибудь не такое опасное. И более интересное. А самое главное – что-нибудь похожее на подсказку, как отсюда выбраться.
Очень скоро Лёля наткнулась на странный гребешок.
– Антон, давай на него капнем! На нем какие-то знаки, – сказала девочка, вертя в руках находку.
Антон подошел, предельно осторожно наклонил бутылку…
И появилась картинка: мальчик хохочет во все горло. Поодаль сидит женщина, которая держит в руках гребешок и сурово смотрит на ребенка. Потом не выдерживает и улыбается. Потом что-то говорит.
– Эх, звук бы включить, – прошептала Лёля и начала еще пристальнее вглядываться в картинку.
Мальчик, отсмеявшись, подбежал к матери и принялся сосредоточенно тыкать пальцем в гребень, что-то отчетливо произнося.
Лёля аж привстала на цыпочки, пытаясь прочитать по губам… и ее осенило!
– Это буквы! – прошептала она, – аз, буки, веди, глаголь… дальше я не помню. На этом гребешке алфавит… Какая прелесть, этот мальчик…
– То есть пользы нам от него никакой, – перебил ее Антон. – Давай искать дальше.
– Интересно, а это что такое? – спросила Маша, подняв с земли небольшой кружочек.
Капля зелья – и появилась изба, тесно набитая людьми. Высокий бородатый мужик в длинной рубахе держит в руках свиток, на котором болтается найденный Машей кружок. В свитке текст, написанный вроде по-русски, но мало что понятно.
– Антон, сфотографируй это! Быстрее! – закричала Лёля, – потом прочитаем!
Антон выхватил из кармана телефон и сделал кадр. Ему тут же стало вдвойне неловко. Во-первых, из-за того, что не ему пришла в голову идея сфотографировать. Во-вторых, что он так постыдно-торопливо бросился исполнять приказ Лёли. Чтобы успокоить себя, Антоха иронично заметил:
– Потом в интернет выложим – реальная фотография такого-то века! Интересно вообще, что там происходит? Кто эти люди? Рассказал бы кто…
Тем временем бородатый мужик принялся читать свиток вслух, вызвав довольно бурную реакцию собрания.
– Надо Кладового позвать, – сказал Антон, – без него не разберемся. Лёля, сходи-ка за Кладовым, он тебя послушает…
– А чего за мной ходить? – спросил Кладовой, вылезая из темного угла. – Я уже давно тут сижу, любуюсь… Эх, какое было время… Какие люди…
– Какое время? – заинтересованно спросил Антон. – Какие люди? Можно поподробнее?
– Время давнее. А люди… простые. Без этих нынешних… как это зовется… Тогда жив мужик – счастье, жена есть – счастье, сын – куча счастья. Дел тьма: поле вспахать, скотину выходить. И за все благодарили. И лишнего не просили. Лихо придет, они головой тряхнут, помолятся и вперед – дальше жить. И никаких тебе… депрессий, как у вас модно…
Слово «депрессий» Кладовой произнес с непередаваемым отвращением, словно червяка выплюнул.
– Да уж, мы тут видели этих людей, – Машу аж передернуло от воспоминаний. – Мясорубка какая-то. Дикари!
– «Дикари», говоришь, – прищурился Кладовой. – А ну-ка, Антоха, капни сюда.
Кладовой поднял с земли крошечную книжечку. Даже не книжку, а обложку, переплет.