Я медленно кивнул, стараясь показать, что впечатлен, но в меру.
– Все это, конечно, замечательно. Однако любая ракета типа «земля – воздух» летит со скоростью почти тысяча миль в час. (Сара изумленно посмотрела мне в глаза. Мол, да кто я вообще такой, чтобы оспаривать ее технические познания?) То есть я хочу сказать: ну и что? Вертолет остался вертолетом, и его по-прежнему сбить что сплюнуть. Непобедимым он от этого не стал.
На секунду Сара прикрыла глаза, видимо формулируя мысль так, чтобы ее понял даже такой кретин, как я.
– Если стрелок – ас, то шанс у него, безусловно, есть. Правда, всего один. Однако в том-то и суть, что времени на подготовку у него не будет. Мишень вцепится ему в горло прежде, чем он успеет продрать глаза ото сна.
Она припечатала меня тяжелым взглядом: мол, дошло наконец?
– Поверьте, мистер Лэнг, это боевой вертолет совершенно нового поколения.
– Хорошо, – согласился я. – Допустим. Что ж, тогда парни в форме наверняка на седьмом небе от счастья.
– О да, Томас, – вставил словечко Вульф. – Они очень, очень, очень довольны этой машиной. Но у парней из «Макки» осталась проблема, пусть и единственная.
Очевидно, кому-то надо сейчас сказать: «А именно?»
– А именно? – сказал я.
– А именно, в Пентагоне не верят в дееспособность новой конструкции.
С полминуты я обдумывал его слова.
– А что, проверить никак нельзя? Скажем, устроить пробный полет? Прокатиться разок-другой вокруг квартала?
Вульф тяжко вздохнул, и я понял, что мы наконец-то подобрались к гвоздю сегодняшней программы.
– Продать эту машину Пентагону, – медленно произнес Вульф, – а также в пять десятков других стран позволит лишь демонстрация вертолета в действии. Во время какой-нибудь крупной антитеррористической операции.
– То есть вы хотите сказать, что им придется ждать следующей мюнхенской Олимпиады?
Вульф с ответом не спешил, смакуя кульминационный момент своего выступления.
– Нет, мистер Лэнг, я хочу сказать не это. Я хочу сказать, что они сами собираются устроить вторую мюнхенскую Олимпиаду.
– Зачем вы мне все это рассказываете?
К тому моменту мы уже перешли к кофе, а фотографии благополучно вернулись в папку.
– Если вы правы – хотя лично я крепко завяз в этом самом «если», с проколотой шиной и без запаски, – если вы действительно правы, то, что вы собираетесь делать дальше? Написать в «Вашингтон пост»? Сообщить Эстер Ранцен?
[6]
Что?
Вульфы, старший и младшая, притихли, и я не мог понять – с чего бы это вдруг. Возможно, они полагали, что выложат мне свою роскошную теорию – и дело сделано? Что я тут же ринусь в самую гущу врагов, на ходу затачивая ножичек для масла и грозя им гнусным оружейникам всего мира?
Ну уж нет! Да и с какой стати?
– Скажите, Томас, вы считаете себя хорошим человеком?
Вопрос задал Вульф, который по-прежнему смотрел куда-то в сторону.
– Нет, не считаю.
Сара подняла глаза.
– А каким тогда?
– Я считаю себя высоким человеком, – сказал я. – Человеком без денег. Человеком с сытым желудком. Человеком с мотоциклом. – Я сделал паузу, чувствуя на себе ее взгляд. – И вообще, что вы имеете в виду под словом «хороший»?
– Полагаю, «хороший» – это тот, кто на стороне ангелов, – ответил Вульф.
– Ангелов не существует. Мне очень жаль, но это так.
Опять затишье. Вульф медленно потряхивал головой, будто признавая, что, мол, да, есть и подобная точка зрения, жаль только, что она такая неутешительная.
Сара вздохнула и встала из-за стола:
– Прошу меня простить.
Мы с Вульфом вцепились в стулья, собираясь вскочить, но Сара оказалась в центре зала прежде, чем нам удалось хоть на дюйм оторвать от сидений наши зады. Подплыв к официанту, она что-то шепнула ему на ухо, согласно кивнула на его ответ и взяла курс на сводчатый проход в дальнем конце зала.
– Томас, – сказал Вульф. – Давайте поставим вопрос иначе. Кое-какие дурные люди готовятся совершить кое-какие дурные дела. Можем ли мы рассчитывать на вашу помощь?
Он замолчал.
– Послушайте, вопрос по-прежнему остается, – сказал я. – Что вы планируете делать? Просто скажите. Чем вам не нравится вариант с прессой? Или с полицией? Или с ЦРУ? Ну что может быть проще? Телефонный справочник, пара монет – и дело в шляпе.
Вульф раздраженно затряс головой и забарабанил пальцами по столу.
– Похоже, вы совсем не слушали меня, Томас. Я повторяю еще раз: здесь затронуты интересы. Самые крупные интересы в мире. Капитал. А с капиталом нельзя справиться с помощью телефонного справочника и пары вежливых писем местному конгрессмену.
Я поднялся. Меня слегка пошатывало от вина. Или от нашего разговора.
– Вы уходите? – спросил Вульф, по-прежнему не поднимая головы.
– Возможно, – ответил я. – Возможно. – Сказать по правде, я был не совсем уверен, что делать дальше. – Но сначала я наведаюсь в туалет.
Ну да, в данный момент именно туалет мне требовался больше всего на свете. Ибо я пребывал в замешательстве, а уединение в кабинке с фаянсовым сосудом всегда способствует активизации умственной деятельности.
Я медленно прошествовал через зал к арке. В голове моей дребезжал плохо закрепленный багаж, угрожая в любой момент сверзиться на кого-нибудь из соседей-пассажиров. Вот скажите, как тут можно думать о вертолетах, взлетно-посадочных полосах и затяжных путешествиях? Мотать отсюда надо, причем как можно скорее. Даже то, что я взглянул на эти фотографии, – и то уже было глупостью с моей стороны.
Я нырнул под арку и увидел Сару: она стояла в нише у телефона-автомата. Наклонившись чуть вперед, Сара почти упиралась головой в стену. Меня она не видела. С минуту я стоял не двигаясь и разглядывал ее шею, волосы, плечи, и – чего уж тут, – возможно, разок-другой взгляд мой скользнул и по ее заднице.
– Привет, – сказал я наконец, расплывшись в идиотской улыбке.
Она резко повернулась. На мгновение мне показалось, что ее лицо исказил страх, – только из-за чего, я не имел ни малейшего понятия. Но еще через миг она улыбнулась и повесила трубку.
– Так что? – Она шагнула ко мне. – Вы с нами?
Некоторое время мы смотрели друг на друга, а затем я опять расплылся в придурковатой улыбке, пожал плечами и приготовился сказать свое любимое «ну», которое говорю всегда, когда пытаюсь подыскать слова. Потренируйтесь дома – и вы увидите, что на звуке «у» ваши губы складываются в трубочку и выпячиваются вперед. Как при свисте. Или как при поцелуе.