Тем временем в подвалах дворца Ниссим бен Иегуда с тремя учениками втайне от всех создавал новое искусство: искусство вызывать смех. С каждым днем все больше изумляясь необычайным возможностям этой зарождающейся науки.
Великая Книга Истории Смеха.
Источник GLH
52
Комиссар Маленсон медленно сцепляет и расцепляет пальцы. У него коротко подстриженная бородка с проседью и разочарованный вид. Над его столом портрет президента Республики соседствует с фотографией Генри Фонды в фильме «Меня зовут никто». Это кумир комиссара Маленсона. Из камеры предварительного заключения доносятся пьяные крики и удары в дверь.
– Знаете… Все, что вы рассказываете, кажется этаким произведением искусства… другими словами… историей, высосанной из пальца, – говорит комиссар.
Он очень доволен своим остроумием.
Лукреция пытается сохранять спокойствие.
– Я журналистка, и говорю о том, что видела собственными глазами.
На лице полицейского появляется выражение усталости. Он смотрит на настенные часы: два часа двадцать минут. Сегодня у него ночное дежурство, и только он собрался подремать, как в кабинет ворвались эти двое. Ему не терпится избавиться от незваных гостей. Но слова «Современный обозреватель» на трехцветной карточке вынуждают его соблюдать элементарную вежливость.
– Да… Но в отличие от нас журналисты не дают клятвы никогда не лгать. Насколько я знаю, нет ни одного наблюдательного органа, никакой системы контроля, которые проверяли бы достоверность того, что вы публикуете.
Исидор одобрительно кивает.
– Он в чем-то прав.
– У нас есть отдел собственной безопасности. А разве существует какая-нибудь «журналистская полиция», которая наказывает вас за вольные или невольные ошибки? Вы можете позволить себе любые крайности. А моя профессия научила меня тому, что человек, лишенный контроля, начинает злоупотреблять властью.
– Он в чем-то прав, – повторяет Исидор.
Он выводит меня из себя. Я не нанималась защищать профессию журналиста. А Исидор еще и масла в огонь подливает!
В кабинет входит женщина в темно-синей форме, она принесла комиссару бумаги на подпись.
Обернувшись, Исидор видит в приемной людей в форме, которые, зевая, играют в карты. Женщина-полицейский печатает отчет, перед ней сидит бомж с залитым кровью лицом.
– Уровень профессиональной ответственности у ваших коллег весьма относителен. Поэтому ваш рассказ, сами понимаете, кажется мне несколько сомнительным.
Он находится в выигрышной позиции. Надо нападать, не раздумывая о выборе оружия.
— В таком случае я буду вынуждена опубликовать в своем журнале совершенно правдивую информацию о том, что вы отказали нам в помощи. Название статьи я уже придумала: «Комиссар, которого не стоит беспокоить». Я расскажу, как исправную налогоплательщицу преследовали трое вооруженных злоумышленников. Как они проникли ночью в частное жилище. Как несчастная женщина, сумев убежать, пришла в полицию, а комиссар заявил, что пострадавшая – журналистка, поэтому он ей не верит.
– Она в чем-то права, – замечает Исидор.
– И естественно, я расскажу о не интересующих полицию преступлениях, каждый понедельник вершащихся в театре в присутствии четырехсот человек, которые, таким образом, являются соучастниками. Кроме того, я подам на вас жалобу за отказ в помощи человеку, находящемуся в опасности.
Они пристально смотрят друг на друга. Полицейский колеблется. На лице Исидора появляется усмешка, которая означает: «Сами разбирайтесь. Я знаю, она не подарок. Ее не переспоришь».
Комиссар вздыхает и берет телефонную трубку.
– Алло, это Маленсон. Есть у нас патрульные машины рядом с метро «Ледрю Роллен»? А… Пусть съездят в «Театр Дария». Обычная проверка… Что? Да, я знаю, что сейчас два часа ночи. Да, я знаю, что по понедельникам театр закрыт. Это для… Хорошо, скажите им, чтобы они мне перезвонили.
Он кладет трубку.
– Ну, все, теперь остается только ждать.
Он нервно барабанит пальцами по столу. При первом же звонке хватает трубку и слушает, кивая. Отвечает: «Да-да, понятно». Потом говорит, обращаясь к Лукреции:
– Они говорят, что театр закрыт. Ничего не видно и не слышно. Нашли только трех бомжей, которые, завернувшись в одеяла, спят на картонках под запертой дверью. Это их вы приняли за убийц?
Лукреция выходит из себя.
– Разумеется, преступники не стали вас дожидаться! Но должны остаться какие-то следы. Взломайте дверь, войдите, и вы все узнаете.
Комиссар Маленсон снова начинает переплетать пальцы.
– Понимаете… сейчас слишком поздно, чтобы оформить разрешение на обыск и подписать его у судьи. Тем более, театр принадлежит таким непростым людям. Пресса пронюхает и выставит меня на посмешище.
Лукреция вскакивает и стучит по столу.
– Пресса – это я!
На комиссара Маленсона это не производит никакого впечатления.
– Не только вы. Насколько я знаю, вы – не единственный журналист на свете. И я не хотел бы закончить свою карьеру где-нибудь в провинции.
– Но погибли люди! Я вам клянусь!
– Знаете, в провинции есть свое очарование, – вставляет Исидор.
Комиссар качает головой. Он смотрит на фотографию Генри Фонды, копирует его позу и спокойно говорит:
– Идите домой. И позволю себе дать вам один совет: не связывайтесь с семьей Возняк. Они слишком могущественны. Они сильнее прессы и полиции, вместе взятых. Ни вы, ни я им не соперники.
53
К раввину за советом приходит женщина, которая потеряла мужа, работу, сбережения.
Раввин говорит:
– Коза!
– Коза?
– Да. Заведите козу. Это должно помочь.
Женщина ничего не понимает, но следует совету раввина: покупает козу и селит ее у себя дома.
Коза повсюду гадит, портит мебель, жует ковры, все в доме пропиталось отвратительным запахом.
Женщина в отчаянии. Она снова приходит к раввину и жалуется. Дом превратился в хлев, она боится туда заходить, ведь коза еще и отличается злобным нравом.
Раввин говорит:
– Отлично. Теперь продайте козу.
Женщина делает, как он сказал, и вскоре приходит радостная.
– Ах, ребе, вы были правы! Как хорошо без козы! Я наслаждаюсь каждой минутой. Спасибо за чудесный совет.
Отрывок из скетча Дария Возняка «Все дело в логике»
54
Три часа утра. Лукреция и Исидор медленно едут по пустынным парижским улицам под ритмичные звуки «Resistance» группы Muse.