Земля надежды - читать онлайн книгу. Автор: Филиппа Грегори cтр.№ 74

Джон, не в силах снести вида убегающей добычи, издал отчаянный вопль, что-то вроде «Ты куда?!», сиганул с высокого берега реки головой вперед так, как будто верил в то, что умеет летать, и попал прямо на оленя. Раздался оглушающий удар, когда лоб Джона встретился с черепом оленя. И пока Джон еще был оглушен столкновением, они оба ушли под воду, потом вместе всплыли и даже посмотрели друг другу в испуганные, отчаянные глаза.

Джон почувствовал, как его руки смыкаются на горле оленя, но тут же ощутил, как острое копыто пулей ударило его прямо в грудь и снова втолкнуло под воду.

Аттон, совершенно не собиравшийся пускать стрелу в то появляющуюся, то исчезающую голову и не участвующий в охоте на оленей, скользящих по настилу и спрыгивающих в воду, обнаружил, что умирает от хохота при виде англичанина, этого презираемого, излишне озабоченного, подчиняющегося женщинам англичанина, который вдруг завыл, как дух из темного мира, понесся скачками, будто мог перегнать оленя, а потом нырнул головой вперед на мелководье. Аттон вдруг увидел перед собой человека, так преисполненного жаждой крови, настолько сошедшего с ума от желания, что, столкнувшись с оленем нос к носу на глубине, он все-таки пытался сомкнуть руки на горле зверя.

— Англичанин! Англичанин! Ты умер? Или ты просто сумасшедший?! — крикнул Аттон по-английски, цепляясь за дерево, чтобы не упасть от смеха.

Традескант всплыл на поверхность и внезапно осознал, что сам он находится в холодной, полной водорослей воде и что у него нет ни лука, ни стрелы, ни добычи, а вместо всего этого — сломанное ребро и синяк в форме копыта прямо над сердцем. Да еще разбитая голова в награду за все треволнения. Он услышал непреодолимый смех охваченного весельем повхатана и рассмеялся сам.

Как больная собака, он пошлепал к кромке воды и тут обнаружил, что от смеха не может взобраться вверх, на берег. Берег оказался неожиданно высоким, и он вспомнил, как нырнул сверху и фактически приземлился головой вперед прямо на оленя. Эта картина заставила его вновь согнуться от смеха, а вид Аттона, протягивающего руку, и его коричневое лицо в морщинах от неудержимого хохота удвоили веселье Традесканта.

Он ухватился за руку Аттона, но это усилие оказалось для них обоих непосильным. Руки выскользнули, а от беспомощного хихиканья они ослабели настолько, что Аттон мог только валяться на мягкой травке на бережку, продолжая смеяться, а Традескант соскользнул обратно в реку. Он так и лежал в воде, воя от смеха, как собака, вспоминая о своей охоте, о своем безумии и о своей полной непригодности.

Когда Сакаханна увидела возвращающихся мужчин, она медленно пошла навстречу. Она была гордой женщиной, а такая ситуация была бы нелегким делом для любой женщины. Ее муж был самым лучшим охотником среди всего племени, а она собиралась бросить его ради англичанина, на которого все смотрели как на неспособного подстрелить даже голубя с помощью одного из непогрешимых ружей белого человека.

Прежде всего она увидела добычу. Шестеро охотников несли трех оленей, привязанных за ноги к срезанным веткам. Это была добыча, которой мог гордиться любой охотничий отряд, достаточная, чтобы накормить всю деревню и оставить излишки мяса на засолку.

Сакаханна коротко вздохнула и подняла голову чуточку выше. Ее все равно не могли увидеть те, кто побегут встречать воинов и начнут спрашивать, кто был главным добытчиком. Но в любом случае три оленя — это уже успешная охота. Три оленя были безусловным доказательством того, что воины хорошо поработали на охоте.

Потом она увидела Джона. Сначала она подумала, что он ранен, серьезно ранен, потому что его вел, поддерживая, ее муж Аттон. Она побежала было к ним, но после пары шагов остановилась. Было что-то странное в том, как они шли вместе, это не было спотыкающейся походкой больного человека и сгибающегося под тяжестью ноши помощника. Они цеплялись друг за друга, как будто оба были одурманены, как будто оба были пьяны.

Она присмотрелась повнимательнее, потом прикрыла рукой глаза от вечернего солнца. Она слышала их голоса, они не говорили друг с другом тихими обеспокоенными голосами, как люди, помогающие друг другу добраться до дома. Они не обменивались редкими довольными фразами, как охотники, устало возвращающиеся после удачной охоты. Они говорили одно слово, потом другое, а потом, как пьяные, шарахались в сторону, не устояв на ногах от смеха.

Сакаханна резко отступила назад, ко входу в свой дом и опустила занавес из шкур, чтобы спрятаться. В темноте она повернулась и слегка приподняла один край шкуры, чтобы только выглядывать наружу. Мужчины, несшие оленей, сбросили их, чтобы освежевать и выпотрошить. Но Аттон и Джон не собирались приниматься за работу. Обняв друг друга за плечи, они направились к парной. С ними пошла и большая часть охотников, и даже сейчас Сакаханна все еще могла слышать, как время от времени они внезапно разражались хохотом.

— Нырнул! — услышала она голос и гордый хохот Традесканта. — Но чего вы не знаете, так это то, что я упал ему прямо на голову!

Для Аттона это было уж слишком, и колени у него буквально подкосились.

— Я видел. И у тебя не было стрел?

— А зачем ему стрелы? Если он собирается прыгать на оленей, чтобы убить их?

Раздался очередной взрыв хохота, и воины, обняв друг друга за плечи, начали качаться, стучать ногами и реветь от смеха.

К порогу Сакаханны подошла женщина. Сакаханна откинула шкуру и вышла.

— Что мужчины будут делать сегодня? — спросила женщина.

Сакаханна пожала плечами с улыбкой, которая ясно говорила «Мужчины!», и еще «Как я его люблю!», и еще «Ну он же совершенно невыносим!».

— Откуда мне знать, — вслух сказала она.

Почти священная тишина парной успокоила охотников, и усталость дня взяла свое. Они сидели с закрытыми глазами вдоль стен, освещенных пылающими углями, впитывая целебное тепло, отдавая с потом боль и усталость. Время от времени то один, то другой охотник корчил гримасу и хихикал, и тогда по рядам пробегала легкая волна смеха.

Они сидели в жаре долго, пока ноздри не стали горячими и сухими, пока даже кости лица не прогрелись хорошенько. Джон чувствовал, как из синяка на голове вырастает здоровенная шишка, а отпечаток копыта на груди темнеет и становится болезненным. Он не обращал на это внимания. Он ни о чем не думал, кроме глубокого, чувственного удовольствия от тепла и отдыха.

Спустя долгое-долгое время Аттон встал и потянулся, как кошка, все позвонки на позвоночнике вытянулись. Не допуская возражений, он протянул Джону руку и сказал на повхатанском языке:

— Пошли, брат мой.

Джон поднял глаза, увидел предложенную руку, протянул свою и пожал его ладонь. Аттон рывком поднял его на ноги, и мгновение мужчины стояли рядом, сжав руки, глубоко заглядывая в глаза друг другу взглядом оценивающим и честным, полным взаимного уважения и приязни.

Аттон первым пошел из парной.

— У меня есть для тебя имя, твое племенное имя, — сказал Аттон. — Ты больше не можешь быть Джоном Традескантом. Ты теперь воин.