— И он ничего не говорил о том, что это такое?
— Нет, он никогда этого не делал. Особенно если дело касалось каких-то особенных находок. И только когда был готов рассказать обо всем, то выкладывал доказательства и объяснял мне все в деталях. — Легкая улыбка тронула губы Коуви.
— Он испытывал от этого настоящий восторг, хотя я и понимал едва ли одно слово из трех.
Люцифер положил руку Коуви на плечо:
— Ты был ему хорошим другом, Коуви. — И, поколебавшись, добавил: — Я уверен, Гораций не забыл тебя в своем завещании. Но в любом случае мы что-нибудь придумаем. Гораций хотел бы этого.
Мужчина склонил голову:
— Благодарю вас, сэр. Я ценю ваше участие.
— Да, еще одна вещь. Приезжали ли в последнее время какие-нибудь торговцы? Джеймисон? Долуэлл?
— Нет, сэр. Мистер Джеймисон приезжал несколько месяцев назад, но в последнее время никого не было. Хозяин не занимается — не занимался — делами активно с тех пор, как мы переехали на юг.
— Полагаю, я остановлюсь в Грейндже на несколько дней, — сказал Люцифер.
— Разумеется, сэр. Если вы позволите, я должен вернуться к своим обязанностям.
Люцифер рассеянно кивнул, заинтересовавшись вдруг, кто же мог быть наследником Горация. Он решил непременно поговорить с ним о долгой и безупречной службе Коуви. Вернувшись к окну, он вспомнил, как Коуви описывал восторженное состояние Горация в последнее время.
Если он поймет, почему убили Горация, то узнает, кто это сделал. «Почему» было ключом. Казалось более чем вероятным, что «почему» является тем таинственным предметом, обнаруженным Горацием, ведь его насильственная смерть последовала вскоре за этим открытием. И если таинственный предмет является ключом к разгадке, тогда убийцей может быть кто-то не из местных жителей, как и утверждала леди Хаддлсфорд. К счастью, они находились не просто в деревне, а в настоящей глуши — любой незнакомец здесь был заметен. Люцифер был уверен, что его самого заметили, если и не в Колитоне, то определенно по дороге сюда.
Обернувшись, он внимательно осмотрел комнату. Гораций мог спрятать свою последнюю находку в легкодоступном месте, почти на виду, среди прочих экспонатов коллекции.
Когда Филлида возвратилась в гостиную, она застала своего спутника за изучением той самой алебарды, которая оставила след на его затылке. Люцифер посмотрел на девушку.
— Она всегда стоит здесь, за дверью?
— Думаю, да.
Задумчиво взвешивая оружие в руке, он проговорил:
— Думаю, если бы эта штука упала другой стороной…
Тогда голова была бы разрублена пополам. Филлида боялась даже подумать об этом. А он так же задумчиво продолжал:
— Интересно, почему же она упала?
Девушка встретила его прямой взгляд и ничего не сказала.
Не отрывая от нее глаз, Люцифер смотрел все пристальнее.
Напряжение нарастало.
Филлида вздернула подбородок.
— Мне нужно идти в церковь — отобрать цветы для похорон, а затем поговорить со священником. Вы можете остаться здесь, если хотите.
Люцифер поставил алебарду на место.
— Я пойду с вами.
Он попрощался с Горацием в последний раз.
Замкнувшись и замолчав, она повела его через сад. Когда они огибали фонтан, Люцифер помедлил.
— Цветы для похорон — возьмите эти пионы. Это были любимые цветы Марты.
Остановившись, девушка посмотрела на него, затем на цветы, кивнула и двинулась дальше.
Миновав газон, они вновь оказались в деревне. Зеленые луга вокруг были усеяны точками пасущихся овец. Воздух был свеж и наполнен звуками и ароматами июньского дня.
Боль в голове Люцифера утихла, и Колитон представлялся ему теперь вполне приятным местом.
Он был увлечен этой девушкой, но все еще не до конца понимал почему. До сих пор он отдавал предпочтение более ярким женщинам, хотя изящная грация Филлиды Тэллент определенно действовала на его мужское естество. Однако он не был уверен, что нравится ей. Вспыльчивая, легковозбудимая, умная и невинная, она не делала никаких попыток привлечь его внимание. Это не было похоже на шутку. Может быть, удар по голове подействовал на него сильнее, чем он предполагал? Во всяком случае, Люцифер был взволнован, идя позади своей спутницы и наблюдая, как легкий ветерок прижимает к ее бедрам платье, порой слегка приподнимает подол, приоткрывая стройные ножки.
Подъем на холм способствовал избавлению от мрачных раздумий и приносил облегчение голове, но напряжение в чреслах росло с каждым шагом. И эту боль уже невозможно было облегчить. Он посмотрел вперед и попытался изменить направление мыслей.
Они вошли в церковь и направились прямо к алтарю. Захватив по пути какую-то вазу, Филлида вошла в открытую дверь, ведущую в маленькую боковую комнату.
Люцифер же уселся на скамью. Небольшая церковь была украшена резьбой и витражами. Самым красивым было окно над входом. Хорошо, что отпевание Горация должно было проходить именно здесь; ему пришлось бы по вкусу убранство этой церкви.
Совсем иная красота вновь завладела вниманием Люцифера, появившись в дверях.
Филлида вздрогнула, почувствовав чье-то прикосновение в тот момент, когда пыталась справиться с огромной вазой.
— Позвольте мне.
И она позволила. Звук его голоса прошел волной по ее позвоночнику, и все нервы завибрировали в ответ. Не говоря ни слова, она пересекла ризницу и вышла во двор через открытую заднюю дверь. Указав на груду увядших цветов, она попросила:
— Просто бросьте это здесь.
Он так и сделал. Она забрала вазу у него из рук. Без всякой просьбы он взялся за ручной насос и направил струю воды, чтобы она могла сполоснуть вазу. Благодарно кивнув, Филлида вернулась в ризницу.
Люцифер замер в дверях. Опираясь плечом о косяк, заслоняя свет, он наблюдал за девушкой.
Ризница сразу стала очень маленькой, и осознание этого кольнуло ее.
— Похороны состоятся завтра утром. Я пошлю цветы пораньше — в такую погоду они быстро вянут… — почти бессвязно лепетала она.
Да что же это? Она никогда в жизни не была так смущена!
— …Особенно если их не успели сорвать до восхода солнца.
— Значит ли это, что на рассвете вы будете порхать среди цветов?
Она хотела взглянуть на него, но не смогла.
— Разумеется, нет. Наш садовник знает, когда нужно срывать цветы.
— А-а, тогда, конечно, нет необходимости вставать так рано.
Именно тон, тембр его голоса придавал словам такую многозначительность. На миг Филлида застыла, обхватив вазу, затем поставила ее на полку и обернулась. Она была уверена, что лицо ее сохраняет выражение сдержанного превосходства и безмятежности.