Смертельная игра - читать онлайн книгу. Автор: Нора Робертс cтр.№ 53

— Как у них это получается? — Она показала на бежавшую вприпрыжку блондинку. — Как это женщинам — ну и еще некоторым особо одаренным трансвеститам — удается на таких каблуках не просто ходить, но прямо-таки скакать, как газели по… по чему бы там ни скакали газели.

— Полагаю, это результат длительных тренировок, возможно, и для самих газелей тоже.

— А если бы они отказались? Если бы женщины и трансвеститы во всем мире взбунтовались и сказали: к черту все это, мы больше не станем ломать ноги на этих ходулях! Может, тогда садисты, которые их делают, запросили бы пощады?

— Жаль тебя расстраивать, — усмехнулся Рорк, — но они никогда не взбунтуются. Многим из них, как ни странно, нравится выглядеть стильно и казаться выше ростом.

— Тебе просто нравится смотреть, как от шпилек у них попки прыгают.

— Виновен, ваша честь.

— Мужчины до сих пор правят миром. Не понимаю.

— На это ничего не скажу, чтобы не быть неправильно понятым. Что ж, ты была права. — Он сбавил скорость, выруливая на парковку у бывшего склада. — Закрыт, но определенно не пуст.

Ева принялась разглядывать легкое свечение в окнах, представила, как солнце в это время суток освещает этажи. Помещения заливает солнечный свет, лучи, падая под определенным углом, бликуют на стеклянных перегородках. Да, им определенно нужно искусственное освещение. Так и спокойнее, и практичнее.

Все, как она и думала: эти трое хотят быть сейчас там все вместе. Так спокойнее, а может, и разумнее.

— Ты и вправду думаешь, что они там сейчас обсуждают, как его убили и что делать дальше?

— Может быть. — Ева наклонила голову и пристально взглянула на Рорка. — Тебе не нравится эта мысль, потому что они тебе симпатичны и потому что в каждом из них видишь что-то от себя самого. Кусочек там, кусочек здесь. Сам ты никогда не убил бы друга, не убил бы невинного или вообще не стал бы убивать из соображений целесообразности, поэтому тебе и не нравится мысль о том, что это мог быть один из них.

— Может быть. По крайней мере ты все верно сказала. Но мы с тобой оба убивали, и, стоит убить человека, сразу понимаешь, что это не игра. Только сумасшедший может считать иначе. Думаешь, один из них — сумасшедший?

— Нет. Я думаю, все они вполне в своем уме. Я не гоняюсь за сумасшедшим ученым или психованным ботаником. — Ева проводила взглядом пробежавшую за стеклом тень. — Кто бы это ни был, возможно, он сейчас раскаивается, думает, что это была ужасная ошибка, кошмар, от которого никак не избавиться. Со временем этот ужас и чувство вины могут расколоть убийцу, как яичную скорлупу.

Она еще некоторое время простояла, молча наблюдая за отсветами и тенями.

— Или же — и это мы с тобой тоже знаем — убийство закаляет тебя, делает твою совесть непробиваемой. «Он это заслужил, я сделал то, что должен был сделать». Или еще хуже — оно возбуждает аппетит. Открывает в тебе потайную дверцу, настолько маленькую, настолько крепко запертую, что никто, даже ты сам, о ней и не догадывался. И в этом есть своего рода кайф. Смотрите, что я сделал. Смотрите, что я могу. У меня есть власть.

От таких мыслей, если их не сдерживать, где-то глубоко в животе у Евы по-прежнему возникала тошнота.

— Такие уже никогда не становятся прежними, — тихо сказала Ева, но глаза ее смотрели жестко. — Они делают это снова и снова, этого требует их ненасытная жажда власти. Некоторые психиатры утверждают, что это вид безумия, потребность снова и снова ощущать власть и возбуждение. Но это неправда. Это просто алчность, не более.

Она придвинулась к нему.

— Я знаю это. Я сама испытала это ощущение собственной власти, и даже возбуждение, когда убила отца.

— Нельзя сравнивать самооборону с убийством. Нельзя сравнивать убийцу и ребенка, защищавшегося от чудовища.

— Да, это не было убийством, но я его убила. Забрала его жизнь. Его кровь на мне.

Рорк покачал головой, взял ее за руку и поцеловал ладонь.

— Рорк, я знаю, что означает это ощущение власти, это болезненное чувство возбуждения. Я знаю, что означает это ужасное, неистовое чувство вины и даже это ожесточение сердца, души, потому что я все это в жизни испытала. Все. Хотя то, что я совершила, и не было убийством, я знаю, что можешь и что чувствуешь, когда убиваешь. Это помогает мне находить убийц. Это орудие моего труда.

Ева дотронулась до его щеки, понимая: мысль о том, через что ей приходилось проходить вплоть до той судьбоносной ночи на девятом году ее жизни, ранит его не меньше, чем ее саму. А теперь, может быть, даже и больше. Может, и больше.

— В следующий раз, когда я отняла чью-то жизнь, мне было уже двадцать три, — продолжила она. — Спустя пятнадцать лет. Мы с Финн преследовали подозреваемого. Он забил до смерти двоих на глазах свидетелей, оставил на месте преступления ДНК и кучу отпечатков. В доску пьяный. Надо было только выследить его. Мы нагрянули по наводке в один притон. Секс-клуб, где работала его подружка. Думали, тряхнем ее немного, поглядим, не знает ли она, где он прячется. Что ж, оказалось, он прямо там и прятался. Эта идиотка заорала, чтобы он бежал, и сама за ним. Он — на лестницу, валит всех встречных, а кого не повалил, те толпою вниз. Мы преследовали его до самой крыши, а он там стоит, приставил к горлу подружки-идиотки здоровенный нож — тут-то она по-другому запела. Дело было летом. — Ева как сейчас это помнила, чувствовала, видела. — Жара как в аду. С него пот градом катится, с нее тоже. Он орет, что зарежет ее, если хоть на шаг подойдем. Кольнул ее, чтобы поверили, так что с нее уже не только пот течет. Прикрывается ею как живым щитом, а у Финн обзора не было, он не мог попасть в него из парализатора.

— А ты могла, — пробормотал Рорк.

— Да, могла. С трудом, но могла. Мы пытаемся его заговорить — не выходит. Он ее еще раз кольнул. Фини продолжает его заговаривать, отвлекает внимание на себя, а мне дает знак стрелять.

Рорк видел это, словно сам был там. Видел это в ее глазах.

— Я его чисто коротнула, он задергался — ну, как обычно, от разряда. Подружка рванула вперед, толкнула его, а он все дергается. Завалился назад. Сукин сын прямо через край и полетел. Инерция, сила тяжести, невезение — да без разницы, он просто полетел с восьмого этажа — и об мостовую. Я перегнулась через край, посмотрела — никакого возбуждения я не почувствовала. Вины тоже. Малость трясло, это да. Черт, я ж его просто оглушила, кто же мог предвидеть, что он туда свалится? Мне даже экспертизу не стали назначать. Мы, когда за ним погнались, включили запись, и на ней просто все было видно — как подружка его толкнула и как он упал, потому что оступился. Короче, не повезло ему, и все дела.

Она выдохнула.

— Но это я в него прицелилась и выстрелила. Пятнадцать лет. Мне пятнадцать лет понадобилось, чтобы обрести уверенность, стопроцентную уверенность, что, забирая жизнь, я не почувствую этого возбуждения, или этой вины, или этого ожесточения.