– Неправда, – повторила Ирка еще упрямее.
Параллельно она вспомнила, что как-то видела Алика из заднего окна автобуса недалеко от «Преображенской площади». Он на скутере объехал стоящий автобус и умчался. А минуты через две увидела его снова. Видимо, того легонько толкнули в пробке, или подрезали, или не пропустили, или показали через стекло какой-то жест. Что именно, Ирка не знала – застала уже финал истории. Алик все так же сидел на своем скутере, как птица поворачивал голову и смотрел то на номер машины, то в свой айфон – маленький, курносенький, ужасно занудный на вид. Потом столь же упорно фотографировал машину, водитель которой уже не орал, а только смотрел загнанно и пугливо, разобравшись, видно, с кем связался.
Ирке подумалось, что можно быть хорошим принципиальным человеком, всю жизнь совершать правильные поступки и защищать свои права, но при этом окружающим будет с тобой тягостно. Но ведь стал же Алик почему-то оруженосцем, даже зная, какая судьба постигла его предшественника? «Значит, не только для валькирии, но и для каждого оруженосца есть свой путь», – решила она.
Радулга внимательно смотрела на нее, чего-то ожидая. Ирка не понимала чего.
– Все хотят быть любимыми, но никто не хочет любить. Кто-то должен рискнуть и вложиться первым, а дальше как будет, так и будет, – сказала Ирка.
Она смотрела теперь только на дождь. Ее удивляло, что здесь, на двадцать дремучем этаже, сам дождь был не виден, словно и не шел, лишь по стеклу текла река.
– Чего? Ты о чем? – не поняла Радулга.
– Любовь как почвенные воды. Иногда они поднимаются, даже в пустыне, а иногда уходят. И никто не знает, отчего и почему.
Радулга повернула ее к себе и положила ладонь на лоб.
– У тебя жар, – озабоченно сказала она.
– Не, просто мозги кипят… Я включила самоподогрев!
Ирка достала щенка и, спрятавшись между столом и батареей, где ее прикрывала свисавшая скатерть, стала кормить его из шприца. Теперь она повсюду таскала малыша с собой в контейнере для животных, иначе каждые три часа приходилось возвращаться домой.
Ирка уже заканчивала кормление, когда ее убежище обнаружила Хаара.
– Это кто у нас такой? Собака? – спросила она, присаживаясь на корточки.
– Это Мик! – сказала Ирка, решительно вычеркивая его из числа собак.
Хаара осторожно тронула щенка пальцем, после чего внимательно оглядела палец, проверяя, не причинен ли ему какой-либо ущерб.
– Ну-ну… А ватные палочки зачем? – поинтересовалась она, заглядывая в контейнер.
– Живот тереть! – с вызовом сказала Ирка. – Щенки, извиняюсь, ходят в туалет только после материнского массажа!
Она ожидала, что брезгливая Хаара поморщится, но валькирия разящего копья улыбнулась, причем вполне дружелюбно. Оттаяв, Ирка рассказала ей о пакете со щенками.
Та выслушала очень внимательно. Потом попросила подержать малыша и, внимательно оглядев его, заинтересовалась белым пятном и царапиной у него на животе, превратившейся в маленький шрам. Ирка услышала, как она пробормотала: «Только не надо говорить, что…»
Внезапно Хаара замолчала и вскинула голову.
– А других щенков ты всех смотрела? На них эти следы были?
Ирка оглянулась на Багрова.
– Просто утопленные щенки, – хмуро сказал тот.
Хаара кивнула и передала Мика Ирке.
– Так я и думала!
– Что?
Хаара уклонилась от прямого ответа.
– Береги его! Хотя об этом можно не беспокоиться! Урони его с балкона, и пусть по нему проедет бетономешалка… Потом все равно можешь кормить его молоком!
Ирка испуганно отступила на шаг, прижимая щенка.
– Ты в своем уме? С какого еще балкона?
– С любого. Эта царапина – след косы Аиды Мамзелькиной, – спокойно изрекла валькирия.
– Какая коса? Мать могла царапнуть. Или гвоздь какой-нибудь.
– Нет. Это след. И именно косы.
– Почему ты так решила?
– Логика. Все щенки должны были утонуть. Один по неизвестной причине выжил. А это непорядок, если разнарядка на всех. Мамзелькина попыталась добить его косой, но та не взяла. Оставила лишь царапину и белое пятно.
– Невозможно! – крикнула Ирка.
Хаара пожала плечами.
– «Не может быть, потому что не может быть никогда». Какая тупость! Ненавижу такие формулировки!
– Коса Мамзелькиной может все!!!
– Это тебе Аидушка внушила? – усмехнулась Хаара. – Оно и правильно: сильнее запугаешь – больше уважать будут. Никогда не переоценивай артефакты зла. Они действительно могут многое, но далеко не все.
Ирка повернула к себе щенка, дуя ему в ноздри.
– Но почему? – спросила она.
– Учи магчасть! В каждый момент времени существует по два бессмертных существа каждого вида, вечно ищущих друг друга, но редко когда находящих. Две бессмертные кошки, две бессмертные собаки, два бессмертных тигра, две акулы и так далее. Они, разумеется, растут, как и другие, и даже достигают старости, но не умирают, а однажды утром вновь становятся котятами, тигрятами, акулятами. Такой вот бесконечный круг.
– Но откуда они взялись?
Хаара пожала плечами.
– Спроси что-нибудь полегче. Думаю, это неразменный остаток. Некая начальная сущность. Ведь ниже двух особей падать уже некуда. Вот тебе достался один такой…
Ирка перевернула бессмертного щенка пузом кверху. Мик недовольно задрыгал лапками и заскулил.
– А вымершие виды? Ну там птица-дронт и другие? – спросила она.
– Кто тебе сказал, что они вымерли? Учительница биологии? А она что, проверяла лично? Думаю, на каком-нибудь далеком острове до сих пор бродят две бессмертные птицы-дронт, нашедшие, а возможно еще не нашедшие друг друга.
Хаару позвали из кухни. Холе хотелось похвастаться новой посудомойкой. Валькирия разящего копья крикнула: «Сейчас!» – и пошла.
– Да, кстати, – сказала она, оборачиваясь и бросая неодобрительный взгляд на дерзкие Иркины голени. – Ты в курсе, что иметь такие ноги просто неприлично?
– А какие прилично? Толстенькие колбаски со сбитыми коленками?
– Я не о том, – морщась, сказала Хаара. – Ну там, юбки длинные носи и все такое. А то постепенно начнешь получать удовольствие от мужского внимания, а однажды, когда они действительно станут колбасками, ощутишь, что жизнь не удалась.
– Тогда увлекусь дачей! Построю теплицу и буду выращивать помидоры. Но вообще-то Трехкопейные девы долго не живут, – брякнула Ирка, но обрадоваться удачному ответу не успела. Память услужливо нарисовала трещину под будкой, в которой лежало обмотанное черным пакетом копье.