Мефодий Буслаев. Книга Семи Дорог - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Емец cтр.№ 26

– А не купить! – пакостно отозвалось эхо.

Эссиорх погрозил кулаком.

Из дома, стоявшего перпендикулярно к этому, доносились однообразные звуки пианино, прерываемые протестующими воплями. Изредка в освещенном окне появлялись круглые детские физиономии. Там жило «вопливое семейство», как называл его Эссиорх. Они поддерживали исключительно «балконное» знакомство.

К своим девочкам, которых было у них штук семь, «вопливое семейство» относилось строго, воевало с ними с утра и до ночи, но водило их на кучу занятий. «Мы своих девиц не балуем. Надо подстраховаться на случай, если муж будет хам!» – говорила жена.

По асфальту зацокали каблуки. Эссиорх чуть свесился вниз. Откуда-то, покачивая сумочкой, возвращалась длинная-длинная, глупая-глупая на вид девушка, похожая на фотомодель, с тонкими ногами в узких джинсах и в сапожках на каблуке-шпильке. «Интересно, что было бы, попади я с ней на необитаемый остров?» – рассеянно задумался он. Первой мыслью было, что он бы ее облагородил и за руку возвел к добру. Да только едва ли. Прошло бы десять лет, и фотомодель носилась бы по острову за своими пятью детьми, кидаясь в них кокосовыми орехами.

Хранитель улыбнулся и отогнал эти глупые мысли, на всякий случай проверив, не засел ли на одной из ближайших крыш суккуб. Чем больше Эссиорх становился человеком, тем больше они могли влиять на его сознание, подсылая дразнящие образы.

Рядом стоял отсыревший от влажных московских ночей мольберт. Хранитель многократно говорил Улите, чтобы она не выставляла его на балкон, но Улита все равно это делала. Ей казалось, что только мольберт мешает наводить порядок в квартире.

Эссиорх погладил мольберт и усмехнулся. У него хватало ума относиться ко всему с юмором. Последнее время он писал где придется, едва ли не в ванной, но не считал себя ущемленным. Творческий человек не может быть слишком требовательным. Капризы себе позволяют только бездари. Это их визитная карточка. Вообще за месяцы жизни в человеческом мире хранитель открыл для себя много новых творческих законов. Например, что желание работать приходит всегда ПОСЛЕ начала работы. Сидеть и ждать его бесполезно.

Существует заблуждение, что творческий человек должен вести себя как Мюнхгаузен из фильма «Тот самый Мюнхгаузен». На самом деле это заблуждение. Так будет вести себя только графоман или художник-мазилка. Настоящий художник будет переться в электричке на дачу с тремя детьми и яблоней под мышкой, а настоящий писатель будет пилить на балконе полки и считать себя плотником.

Правда, не всегда Эссиорху писалось. Бывали дни, когда он не только приличного этюда не мог создать, но даже простейшие тени деревьев выходили у него картонными и мертвыми. Но он не огорчался, потому что раз и навсегда уяснил, что в дни, когда ты пуст и не можешь извлечь из себя ни толковой строчки, ни этюда, ни песни, надо не унывать, а вытесывать чурочки для будущего дня. Грунтовать холсты, отмывать кисти, настраивать гитару, разгребать старые файлы и записи на газетках. Иногда происходит чудо – отмытые кисти становятся картиной, а забытый файл из десяти строчек – рассказом.

И вновь на хранителя навалились деловые ночные мысли. Например, хочешь не хочешь, а придется стать отцом и второго ребенка. Однодетные мамы темперамента Улиты – угроза для общества. Они разрывают себя и своего ребенка неизрасходованными силами. Материнской любви им дается детей на пять. Обращенная на одного, она становится газовым резаком, на котором попытались сварить яйцо.

Еще Эссиорха смущало, что он был с Улитой не до конца откровенен. Между ними лежала серая тень лжи, но не фактической, обычно скрывающей или искажающей какие-то детали, а лжи-недоговоренности. Ему казалось, что движения Улиты бестолковы и хаотичны. Она металась из одного конца города в другой: звонила, покупала, договаривалась, суетилась. Под конец дня язык у нее завязывался, а руки обвисали как плети. Эссиорх ощущал, что конечная ее цель – не приобретение пятых по счету ходунков или запись будущего ребенка на курсы авиамоделирования, а усталость как таковая. Улита хотела забегаться настолько, чтобы рухнуть в кровать и уснуть. Хранителю казалось, что истинная причина метаний – страх и растерянность. Она убегала от самой себя и от своего возвращенного эйдоса. Говорить с ней было бесполезно: слушая, она ничего не слышала, лишний раз утверждая Эссиорха в мысли, что человек способен понять лишь то, до чего внутренне дорос, а словами, даже самыми правильными, его только запутаешь.

Существовала и другая угроза, которую Эссиорх тщательно скрывал от своей подруги, чтобы лишний раз ее не пугать. Эйдос бывшей ведьмы, перекочевавший к свету и вернувшийся к мраку – огромная ценность. Лигулу важно показать всем, что мрак – величайший магнит. От него не оторвешься. Поэтому и Улиту он в покое не оставит. Никогда.

Куда бо́льшая ценность для мрака – эйдос нерожденного ребенка. Конечно, это дитя не столько самого Эссиорха, хранителя из Прозрачных Сфер, сколько его земного тела. Но это уже просветлено хранителем, да и сам эйдос младенца не зажегся бы без него. В нем – вся красота Прозрачных Сфер, которую невозможно ни понять, ни описать здесь, на земле, но которая прекрасно известна Лигулу, бывшему стражу света. Если мрак получит этот крошечный живой огонек, то просунет руку в самое сердце света.

На балконе он простоял до утра, даже когда Улита, успокоившая себя и малыша ударной дозой пищи, давно спала. Комиссионеры больше не появлялись. Только один раз у мотоцикла, прикованного цепью к дереву, мелькнула глумящаяся рожица. Смекнув, что они выманивают хранителя вниз, чтобы тот оставил Улиту, Эссиорх молча погрозил кулаком, и рожица дальновидно сгинула, наградив его писком и пакостной гримасой. Хранитель же невольно задумался, что не может быть, чтобы мерзкий гадик топтался у мотоцикла просто так, бездельно. Наверняка он или нацарапал какое-то ругательство, или проколол шину, или пропорол кожаное седло, а даже если и нет, все равно достиг своего тем, что вывел его из равновесия и заставил думать о всякой ерунде.

«Мрак никак не может повредить моей сущности. Максимум – разрушить мое временное тело. Но он вредит вещам, к которым я привязан, и через них имеет надо мной власть», – размышлял Эссиорх.

Когда над соседними домами поднялось солнце, хранитель вернулся в комнату и осторожно прилег рядом с Улитой. Двигался он почти бесшумно, потому что, будучи разбужена, она немедленно принялась бы пылесосить или помчалась бы покупать Троянского коня – лошадь с колесиками в натуральную величину, на которую случайно набрела в Интернете.

– Ты же хочешь, чтобы твоя малюточка была спортивной? А то вырастет и будет капать тебе на мозг по поводу ущербного детства! – внушала она Эссиорху.

Хранитель недоверчиво хмыкал и отвечал, что хочет перемещаться по квартире, не протискиваясь под хвостом Троянского коня.

– Фу, какое мелкое и скучное желание! Хочешь свободно перемещаться – пересели мольберт в гараж к своим пьянствующим художникам!

– Они не пьянствующие художники! Просто иногда бывает повод, – осторожно возражал Эссиорх, не любивший никого осуждать.