Проходящий сквозь стены - читать онлайн книгу. Автор: Александр Сивинских cтр.№ 51

— Верный? Фу, как напыщенно… И вдобавок слишком похоже на кличку служебной собаки. Впрочем, против этой трактовки твоего выбора — а у тебя был выбор, помнишь? — я как раз не возражаю. Но ведь я говорил: вольный и служилый. Это то же самое. Я забыл сказать— умный и дурак. Кстати, помнишь, как я лупил тебя, Стучонок?

— С тех пор прошло много времени, Носяра.

— Мастерство не пропьешь, Стучонок.

— Ты его просрал, Носяра.

— Зря ты так. Я обиделся. А обиженный я злой. Теперь тебе звездец, Стучонок.

Они наконец-то остановились, прекратили пританцовывать и поводить плечами. Только кисти продолжали шевелиться да вразнобой выгибались пальцы. Они были одинакового роста, приблизительно равные шириной плеч; только Жухрай был раза в два массивней. Трудно сказать, давало это преимущество ему или же, напротив, Стукотку. Почему-то мне казалось, что обычные суждения о силе и ловкости окажутся здесь бессмысленными.

Между ними оставалось около двух шагов, когда схватка началась. Нет, они не махали ручищами, не выламывали друг другу суставы, не хватали врага за глотку. Жухрай — я видел его лицо — даже закрыл в первый момент глаза. Но жестокость схватки была чудовищной. Я практически осязал каждое движение противников. Натурально меня как будто сотрясали горячие толчки взрывной волны, подрастерявшей с расстоянием убийственную мощь, но все еще несущей заряд слепой разрушительной ярости.

Противников безжалостно мяли и рвали какие-то ужасающие, скрытые от зрения силы. Особенно хорошо это было заметно по жирному Жухраю. Его раздутое тело, будто впихнутое в оболочку одежды тесто, охаживали огромные невидимые кулаки: то тут, то там в трясущемся жире возникали неправильной формы ямы, а то и целые рвы. Поджарый Стукоток только вздрагивал от незримых ударов. Однажды по его спине точно провели когтистой лапой: трико порвалось, ткань вокруг прорехи быстро намокла. А потом лейтенанта вдруг швырнуло на стену. И на противоположную. Обратно. И на пол. Жухрай сделал шаг вперед. Стукоток поднялся на колени, вскинул руки и сейчас же мучительно согнулся. Громадный тупоносый ботинок, неумолимый и неотвратимый, как падающая авиабомба, прилетел ему в подбородок.

Сверхъестественное сражение закончилось. Началось пошлое планомерное избиение побежденного. До смерти.

Жерар, залаяв, как безумный, бросился на толстяка. Прыгнул — неожиданно высоко, до уровня глотки, — но был сбит в воздухе. Отлетел, кувыркаясь, однако тут же бросился снова. Прыжок! Фантастически извернувшись в полете, бес сумел преодолеть вражескую оборону и, оседлав жирную грудь, гневно и победительно урча, впился в нее зубами. Жухрай схватил своей лапищей его за голову и принялся отдирать. Отодрал. Бешено пыхтя, поднял на уровень глаз. Мордашка терьера едва торчала между толстых пальцев, лапы бессильно обвисли. Сейчас сожмет, понял я в ужасе и, на слабых ногах прошагав к Жухраю, ткнул кинжалом в бок. Вперед нож пошел неожиданно легко, но вот выдернуть его я не сумел. Я дернул раз и другой, но ручка не сдвигалась ни на миллиметр. Жухрай с удивлением посмотрел на меня, пробормотал: «Ах ты, суслик», — и занес надо мной кулак. Я в отчаянии для чего-то открыл рот. Может, хотел плюнуть в жирную харю, прежде чем он меня зашибет, а может, просто челюстные мышцы отказали. Пасть беса, еле видимая из сомкнутой кисти Жухрая, тоже раскрылась и изрыгнула чудовищное богохульство. Вслед за словами ударила тонкая, как вязальная спица, гудящая струя жидкого пламени. Наконец-то Жерар вспомнил, что он демонической породы. Шипящий огненный шнур, оставляя глубокий, пузырящийся бурой пеной след, прошелся по скуле толстяка, по плечу, пересек грудь и угас. Жухрай дико взвыл, выронил беса и схватился за обожженное место. Я захлопнул рот, до боли сжал зубы, широко размахнулся и послал костяшку согнутого большого пальца правой руки Жухраю в переносицу.

Нос был преогромный, я не промазал.

Удар имел сокрушительные последствия. Толстяк плаксиво всхлипнул, со всего маху сел на жопу, и его вдруг вырвало кровью. Он провел ладонью по испачканной груди, неуверенно оперся руками в пол, пытаясь перевалиться на колени. Жерар немедленно вцепился все еще дымящейся пастью в его запястье.

— Отойди, зверь, — прорычал я, прицеливаясь, чтобы разбить острым носком лакированного ботинка кадык.

Меня отнесло в сторону. Весь перекошенный, Стукоток взял Жухрая обеими руками за нижнюю челюсть. Я отвернулся.

Тихий и почти нежный, в уши проник хруст ломаемого сухаря.

— Я, кажется, палец вывихнул, — сказал я дрожащим голосом и обессиленно заревел.

Выплеснув всю свою ярость и ненависть к Жухраю в высокотемпературной отрыжке, бес истощил, как видно, последние силенки. Он виновато улыбнулся мне, сказал: «Я тут отдохну, ладно?..» — лег на живот, раскинул задние лапки наподобие сластолюбивой мартовской кошки, ожидающей совокупления, и отключился. Про Стукотка и говорить нечего. От былого молодцеватого лейтенанта осталось только порядка восьмидесяти—девяноста кило хорошо отбитого и плотно упакованного в рваный комбинезон мяса для эскалопов, а еще хрипящее дыхание да галоши на шнурках.

Вот и пришлось мне тащить на себе сразу двоих.

Опричник был неподъемно тяжел, как мертвецки пьяный человек, и так же пьяно расслаблен. Вдобавок он, сдается мне, ежеминутно проваливался в беспамятство. В какие-то моменты взамен того, чтобы хоть кое-как переставлять ноги, он вдруг начинал их подгибать — и нас всей кодлой несло вбок. Буквально чудом мы ни разу не рухнули. Без сомнения, это стало бы катастрофой: мы спускались по лестнице, что обнаружилась за дверцей сказочного «теремка», крутые ее ступеньки были бетонные, и падение могло бы кончиться крайне печально. Кроме того, я попросту не сумел бы поднять Стукотка на ноги снова. Не приведи Господь, доведется вам загнать живому человеку в бочину ножик по самую рукоятку. Если вы не профи кровопускания, ручаюсь, после этого ручки-ножки будут у вас ходить ходуном сутки минимум. У меня дрожали не только конечности — в животе вся требуха превратилась в желе и тряслась, тряслась, тряслась — и отрывалась. И ошметки падали с ясно слышимыми тошнотными звуками куда-то в район прямой кишки.

Но за пазухой у меня похрапывал тоненько Жерар — а бестии, как известно, сам черт ворожит. В конце концов мы выбрались наружу.

Стояло очень раннее, очень туманное, очень тихое утро. Только где-то далеко погромыхивал поезд да над ухом натужно сопел Стукоток. Я пугливо осмотрелся.

Окрестности старокошминского Дворца детского творчества были пустынны и вполне сгодились бы на роль натуры к фильму, выдержанному в духе посткатастрофической техногенной антиутопии. К римейку «Сталкера», например. Или на худой конец к какому-нибудь «Туману» по мотивам Стивена Кинга.

Прямо перед нами пролегала дорога. Обычная ноздреватая бетонка. Справа она карабкалась круто вверх по глинистому склону, заросшему мать-и-мачехой, и упиралась в нагромождение полусгнивших железнодорожных шпал, распространявших неистребимый запах креозота. Шпал было так много, что границы этого завала-залома совершенно терялись в тумане. Меж ними пробивалась молодая тополиная поросль. Было совершенно непонятно, с какой целью и каким способом эту титаническую поленницу ухитрились соорудить. Зато понятно было, отчего она до сих пор не расползлась. От обрушения шпалы удерживал ряд вкопанных в землю могучих стальных баллонов. Каждый был в полтора человеческих роста высотой и в два обхвата диаметром. На некоторых сохранились загадочные литеры — странная смесь готических букв и дробных чисел. Наверное, во времена безраздельного Торжества цеппелинов именно в таких емкостях хранились на воздухоплавательных базах резервные запасы водорода.