Ледобой - читать онлайн книгу. Автор: Азамат Козаев cтр.№ 106

Я не видела Безрода последующие дни. Неужели все же помер? В груди что-то шевельнулось, и с удивлением обнаружила в себе досаду. Не сказать, что было жаль Сивого, просто так же горько становилось на душе, когда от твоей руки умирал достойный враг, прямой и честный. Теперь я понимала ребят-охотников, которые рассказывали странные истории – будто поедом себя ели, когда под их копьями да стрелами падал матерый волчище и до самого конца не прятал зубы и не отводит злых глаз. Душа словно раздвоилась. Ненависть и злость никуда не исчезли, но теперь к ним присоседилось смутное, глухое уважение, непослушное мне самой. Я знала, что такое боль, знала, что такое тащить из себя лезвие, когда зубья упрямятся и рвут по живому. Единственное, чего не знала, как при этом ухмыляться, оставаться в сознании и нести на руках еще кого-то. Часто представляла себе тот день по-другому – уж лучше бы Сивый вонзил скол мне в грудь, а я на последнем издыхании рванула бы его прочь и разорвала самое себя… Достойно ушла бы из жизни. Мечты, мечты… Меня выходили бабка Ясна, Сивый, Гарька и дед Тычок. И снова ругаться с Безродом, снова показывать ему зубы. Те, что остались целы. Тошно, ровно пепла наелась.

Мой постылый муж внутри как будто из булата остоял. Уже на третий день выполз из амбара на солнышко. По-моему, ворожея так и не узнала о ране, что я расковыряла. Только старый Тычок косился на меня и морщился, будто самого скрючили поясничные боли. Безрод по стенке амбара прошел несколько шагов, оглянулся туда-сюда, не видит ли кто, и просто рухнул на колоду. Прищурился на солнышке и заулыбался, ровно бездельник, что сладко выспался и от пуза наелся. Будто ничего и не случилось. Меня аж оторопь взяла. После таких ран, бывало, вовсе не вставали, где уж тут вид показывать, что все хорошо. Никто не видел, кроме меня – Сивый ковылял по двору, едва не падая, и если бы стену амбара вдруг убрали, как знать, удержался бы он на ногах…

Стояла за углом и во все глаза подглядывала за Безродом. Вот кого он мне напомнил – сытого и довольного котяру, что выполз погреться на весеннее солнышко. И только я знала, что кота порвала одна дикая кошка и порвала страшно. Мало кишки на коготок не намотала. Три дня я провалялась под руками ворожеи, и все три дня Сивый появлялся в избе только в трапезное время. Садился со всеми за стол, перешучивался с Гарькой и Тычком, а я во все глаза выглядывала в нем особую бледноту. Даже бабка Ясна ничего не прознала. Знали только я и Тычок. Сивый разве что морщился чаще чем обычно.

– Чего нахмурился, бестолочь? Слова не вытянешь! Или я весь волос повыдергала?

Так, выходит, бабка схватилась вовсе не за сердце, когда Безрод поднес меня к порожку! За меня горемычную ворожея оттаскала постылого муженька за сивые волосы! А ведь еще недавно Ясна была нелюдима, как старая бобылиха, и жила от соседей наособицу. Видно, крепко Сивый ей в душу запал, просто так за волосы не дерут. Воспитывала! Меня вот за волосы не потаскаешь. Только-только стали отрастать, еще не намотаешь косу на руку.

На исходе третьего дня, на самой заре меня посетила шальная думка – а кто Безрода полотном перетянул? Неужели сам? Отчего-то не верилось, что это старик и Гарька, скорее точно знала – не Тычок и не Гарька. Коровушка наша уж точно не выдержала бы и сказала мне пару ласковых. Оставить рану кровоточащей Безрод не мог, тогда, выходит, сам перетянулся? И перетянулся как ладно! Нигде под рубахой не топорщилось, не мешало. Неужели сам с раной возился, без бабки обошелся? Разве встал бы на ноги так быстро без заговорного слова? Такое лишь бойцы делают, причем самые дерзкие, которым за ворожбу по холке получить – что наземь плюнуть. И даже не всякому дерзкому и бывалому это по силам. Мой Грюй знал заговорное слово. После стычки с вредами не стал дожидаться ворожца, сам взялся за раненного Оглоблю. А если бы стал ждать, потерял парня. Ворожцу и самому тогда в сече досталось. Воевал бы теперь Оглобля в дружине Ратника.

Никогда не видела Безрода при поясе. Ни при воинском, ни при работном. Даже простого веревочного гашника не было. Красная рубаха свободно полоскалась на ветру, а Сивого это как будто не тревожило. Дескать, нет пояса и ладно. Я ничего не знала о своем муже. Ни-че-го! Ни повадками, ни разговором Безрод не давал понять, кто же он такой. Темная лошадка. И чем больше времени проходит, тем глубже меня засасывает житейское болото, когда ни мужняя жена, ни свободная баба, а так, стоячая вода с тоской зеленой пополам.

Ночью, когда все улеглись, а бабка напоила меня каким-то целебным, но противным на вкус отваром, я забралась в хлевок, под кровлю, где между балок устроила себе подвесную лежку, и предалась думам. Не всегда спала в люльке, но иногда, чаще все же на лавке. Снова переживала в памяти недавний день, когда Сивый с кровью вырвал из рабства. С глаз как будто туманная пелена сошла, и в ясном свете мне предстало то, чего просто не увидела тем «кровавым» утром. Потому и не увидела, что зла была. Тогда Безрод окинул меня холодным взглядом, что-то для себя решил и нежданно-негаданно поцеловал. А потом, когда сидел на моей груди и сам исходил кровищей, нахмурился и процедил сквозь зубы что-то настолько обидное, что я вспыхнула, будто костер. Теперь поняла почему. Где ему было взять в амбаре крепкого пива, чтобы мне голову «снесло», и я саму себя позабыла? Вот и обозвал тварью холодной. Знал, что вспыхну, как стог сена, знал, что кровь ударит в голову. Только поэтому боль не сразу достучалась до оскорбленной души. А Сивый усмехался, ледяные глаза как будто говорили – знаю, что горяча, ровно пламя, все знаю. Только ничего этого я не поняла. Зла была, света белого не взвидела. Зато стала свободна за одно мгновение! Острая боль унесла в прошлое мое рабство, и только грудь нынче тянет, рана тупо ноет под повязкой. Хорошо, что клеймо маленькое, с ноготь большого пальца. А клочок моей шкуры с рабским клеймом Сивый в тот же день по соседям пронес, да на кончанской площади прилюдно и сжег. И все-таки… почему Безрод меня и пальцем не тронул? Другой бы на его месте просто убил. Почему? Я уснула без ответа на свои вопросы.

Безрод поправлялся быстро. Никто так и не узнал правду про то кровавое утро. Мы оба молчали. И с каждым днем меня все больше тяготил хлеб, которым потчевал ненавистный муж. Я страсть как не хотела вязаться с ним хлебными узами. Невозможно за обе щеки трескать хлеб человека и при этом обещать его порешить! Гадко выходило, по-другому и не скажешь. Мужем не признаю, а хлеб исправно поедаю до единой крошки. Выждала момент и как-то подошла.

– Не люблю тебя. Ненавижу. Отпусти.

– Нет.

– Не подпущу к себе.

Сивый хмуро промолчал.

– Никто я тебе. Ни дальняя родня, ни свободная баба, а хлеб твой уписываю, как настоящая жена. Не хочу так. Или отпусти, или убей.

Безрод, мой дражайший муженек, только ухмыльнулся.

– Всякий лучшей доли ищет. Я ищу. И ты ищешь.

Пожала плечами. Ну и что?

– Лучшая доля у каждого своя.

Безрод поджал губы и коротко кивнул.

– Правду Крайр говорил, что в бою тебя взял?

Сказала, как было.

– Правду.