Имяхранитель - читать онлайн книгу. Автор: Александр Сивинских, Азамат Козаев cтр.№ 52

На улице стало просторнее. Основной поток нападающих уже иссяк. Лишь опоздавшие тонкими ручейками стекались к дверям. У Ивана появилась свобода маневра. Стеснять себя он не стал. Жуткий кистень раскалывал мягкие головы, будто переспелые тыквы. Бунтовщики валились справа и слева, точно кусты под медведем. А тем, кто пытался замахнуться для удара, Иван ломал руки вместе с оружием.

– Псы, на псарню! – ревел он, жутко ухмыляясь.

Скоро толпа совсем поредела, и теперь уже он гонялся за убегающими врагами. Несколько человек Иван настиг перед самыми воротами и безжалостно добил. Жалкое подобие стражи, установленное бунтовщиками подле ворот, имяхранитель уничтожил вовсе без затей. Поймал древко алебарды кистенем и прямым ударом слева разбил одному гортань, второго боднул головой в лицо, третьего и четвертого просто снес на землю и добил поодиночке.

Толпа, наверное, уже достигла гвардейских кордонов во дворце. Обломок с жуткой ухмылкой пожелал преторианцам «приятного аппетита».

Один час до полной луны

Дома Паломы не оказалось. Иван позвонил, постучал, подождал, высадил дверь. Прикусив губу, бродил по дому и высчитывал силу урагана, перевернувшего все вверх дном. Не нашел давешней полотняной сумочки и решил, что ураган мощностью в одну взвинченную женскую силу вполне способен произвести разрушения и посильнее. Пристроил дверь в осиротевший створ и стремительно вышел.

Куда может деться малыш-ноктис, если известно, что его материальное воплощение, безусловно, любознательно, непоседливо, как все мальчишки, и, как все мальчишки, «грешит» пристрастием к мороженому и каруселям? Лавка мороженщика? Может быть. Карусели? Определенно. Ноктис малыша вулканически весел. Даже при неподвижных каруселях потехи для него вряд ли станет меньше.

Иван поднял ворот куртки и широким мерным шагом двинулся в сторону парка.

Полчаса до полной луны

– Где мальчишка?

Жуткие ночные призраки, более черные, чем сама темень, что-то от нее хотели. Задавали вопросы об Анатолии. На душе сделалось до того муторно, что тошнота грозилась столкнуть рассудок в пропасть.

– Не знаю… не скажу!

– Так «не знаю» или «не скажу»? – голос шелестел и рассыпался тем зловещим смехом, что страшнее любых угроз.

Руки Паломе выкрутили так, что под лопатками мгновенно заполыхало. Нужное слово само скатилось на язык:

– Дыба…

– Вздыбили… больно… плачется… горько, слезы щипаются… жизнь кончается…

Шелестящий голос медленно ронял слово за словом. И те, будто гремучие змеи, взрезали звуками-чешуями плотную ночную тишину.

– Жизнь проста, как серебряный карт, и понятна, как детская сказка. Я начну ломать вам кости. Чтобы не сойти с ума, вы станете говорить… говорить… говорить. Сначала всякую чушь, лишь бы не молчать. Потом одно за другим полезут слова правды… Поверьте, это так. Стоит вам задуматься над очередной ложью, истина, не спросясь, полезет наружу. Правда ведь не терпит пустоты. Где Анатолий?

– Не знаю! – Палома упрямо стиснула зубы. – Не знаю!

– Лож-ж-жь.

Будто металлическим венчиком прошлись по бронзовой тарелке. Звонкое послезвучие взмыло в прозрачный ночной воздух и медленно поплыло к луне. К проклятой и благословенной полной луне.

Время потекло вспять. Пространство вздыбилось и выкрутилось наизнанку. Нервы встряхнули и погладили против шерсти. Центр мироздания съежился в крохотную точку, плотную, как ком мокрого белья, и горячую, будто горн Илоклета-кузнеца. Пальма истошно закричала. Жуткая боль в ломаемом пальце выкрала ее из этого мира. Пленница отключилась.

– Есть контакт, нет контакта… – прошелестело порождение Тьмы. Из тени под капюшоном полыхнула отраженным лунным светом зеркальная личина.

Палому окатили водой. Вздыбленная женщина сдавленно замычала и тряхнула головой.

– Где Анатолий?..

Палома не могла сфокусировать взгляд, голова кружилась, глаза слезились. Голоса представлялись глухими, будто пропущенными через толстый слой ваты, далекими и совсем не страшными.

– Не… знаю…

Тебя ломают, сама себя ломаешь. Два коротких слова дались невероятным трудом. Ожидание близкой боли парализовало и натянуло все внутри до предела. Зажмурилась и приготовилась кричать.

Что-то просвистело у самого лица, вздыбленные руки дернуло вверх, но несильно и небольно. Мгновение ничего не происходило. Потом кто-то упал на землю, справа и слева.

– Я в жизни многим задолжал, – проговорил где-то сбоку до боли знакомый голос; тяжелые шаги прошелестели в высокой газонной траве. – Кому стрелу, кому кинжал, кому и вовсе острый меч, что взялся сам меня беречь…

Палома подняла гудящую голову, попыталась что-нибудь разглядеть сквозь слезную завесу. Видно было плохо – силуэты неясные, движения смазанные, нечеткие. Зато хорошо были слышны звонкие клевки металла о металл, натужный рев и хриплое сипение. Как ни была измучена и напугана, едкая усмешка оживила непослушные губы. В кои-то веки сказочно обрадовалась тому, что на сволочь нашлась еще большая сволочь. Невероятная сволочь, неописуемо прекрасная сволочь. Сволочь из сволочей.

* * *

Черный капюшон кое-что умел. На рожон не лез, равновесие держал отменно, линию атаки чувствовал, наверное, кожей. Мечом владел просто мастерски. При прочих равных решающее значение имели артистизм, кураж и неописуемая наглость, да вот незадача – весу не хватило демону в капюшоне, мясца на костях. Мослами жидковат вышел. В точке «зеро», когда меч на мгновение замирает, а противник смещает центр тяжести для нового движения, Иван выпустил кистень. Облапил меч противника широченной правой ладонью и, слегка подсев, левым плечом воткнулся тому аккурат в подбородок. Лязгнули зубы, меч остался в руке имяхранителя. Заплечных дел мастера поднесло в воздух и отбросило на добрую сажень.

– Сам дурак, – буркнул Иван, облизывая палец. Порезался, пока с мечом баловался. – И шутки дурацкие!

Бросил меч. Не суетясь, подошел ближе. Поглядел на недвижимое тело. Ухмыльнулся и, резко вывернув человеку в капюшоне руки назад, вырвал их из суставных сумок. Исполнил четко, уложившись в два хода – свел руки перед собой, будто весла на лодке, и широко развел в стороны. Влажно хрустнуло. Враг дернулся и, обмякший, затих.

– Нервы сгорели, – ухмыльнулся Иван. – Сердце лопнуло. Бывает.

Сдернул с ката капюшон, сорвал зеркальную маску, отшвырнул. Лицо ночного палача показалось смутно знакомым – хищное, породистое, с печатью жестокости в линии губ. Кто именно, узнать не смог. Еще один привет из туманного прошлого?

– Осторожно, – имяхранитель бережно снял Палому с импровизированной дыбы.

Несчастную немедленно вывернуло наизнанку. Но и тут женщина осталась женщиной – повернулась к Ивану спиной, чтобы не было видно.