Конклав ночи. Охотник - читать онлайн книгу. Автор: Александр Сивинских cтр.№ 64

– Нет. Не уеду! – Он отчаянно замотал головой. – Я вас защищать буду. Полицейские при мне стрелять не решатся. А если схватят, скажу, что во время убийства был с вами. В вашей квартире.

– …И в одной постели. Крутой план, очень толерантный, пять баллов. Вся гей-общественность встанет за нас Горбатой горой. Только я на это пойтить не могу! – голосом Папанова провозгласил я.

Эмин не смутился.

– Значит, другое придумаю. Из меня хороший свидетель получится. У дяди Джамала есть друг министр. Только пальцами щелкнет, сразу все менты отстанут.

– А перед ним и Джамалом кто будет пальцами щелкать? Кончай эти фантазии, – сказал я и добавил безжалостно: – Тебе Тагира хоронить надо.

Он сразу сник.

– Его по мусульманскому обычаю вчера схоронили. А я проспал, как последний урод! Как не мужчина. Как нечеловек.

– Так вот почему возвращаться не хочешь.

– И поэтому тоже. Да еще джип угнал. Меня сейчас вся родня презирать будет.

Для его самолюбия это было, разумеется, страшным ударом. Он ведь и за меня-то цеплялся потому, что я не сюсюкал с ним, как родственники, чрезмерно дорожащие последним мужчиной рода Байрактаров. Мое отношение, порой насмешливое, а порой и вовсе грубое, казалось Эмину проявлением настоящего взрослого уважения. Проявлением равенства. Какой юноша променяет это на слюнявую заботу родных? Выходит, прав Игнатьев. От сувенира, вытащенного из подземелья Высокой Дачи, никуда не денешься.

– Бог с тобой, золотая рыбка, оставайся, – решил я. – Пошли знакомиться с Родионом Кирилловичем.

Эмин потянул носом воздух, замялся. Не хотелось ему подходить к новоприобретенному соплеменнику, хоть ты тресни.

– Давай-давай, смелее. Говорю же, старичок полностью безопасен. Челюсти – и те вставные. Но если вдруг начнет оказывать подозрительные знаки внимания, немедленно сигнализируй. – Я вынул из кармана складень, щелкнул лезвием и осклабился. – В момент кастрируем.

– А сможете? Нет, кроме шуток.

– Я ж ветеринар, забыл?

Мы выбрались из машины. Эмин запер двери, хотя с пленкой вместо половины лобового стекла это не имело большого смысла. Ну да ничего, если Игнатьев сменит гнев на милость и примет нас под свое крылышко, загоним во двор.

Шлем и телогрейку я оставил внутри, чтоб не смешить народ, и сейчас поеживался от утренней прохлады. Эмин, чья футболка выглядела куда как легкой, шагал будто ни в чем не бывало. Не то горячая кавказская кровь его грела, не то упыриная.

Игнатьев заметил нас еще до того, как мы вошли в хоздвор, но не подал виду. Он продолжал что-то рассказывать грузчикам.

– Блин, – пробормотал Эмин озадаченно. – Я прекрасно слышу, что он говорит.

«То ли еще будет, дружок».

– Надеюсь, Пушкина читает? Что-нибудь из «Евгения Онегина». Здесь, как-никак, школа.

– Да вот фиг там. Анекдот. Пошлый. Про то, как дети подглядывают в спальню родителей.

– «И эти люди запрещают нам ковыряться в носу»?

– Ага. Знаете, Родион, – он сглотнул от непонятного волнения, – по-моему, это стопроцентно педофильский анекдот.

– Перестань, а? Тебя уже клинит на этой теме.

– Я-то тут при чем. Это ведь он рассказывает, – буркнул Эмин.

Мне оставалось только махнуть рукой.

– Не зря говорят, кто рано встает, тому Бог подает, – сказал я, подойдя ближе. – Доброе утро, товарищи бойцы!

Солдатики покосились на нас без малейшей заинтересованности, вразнобой поздоровались и продолжили работать. После этого изволил обратить к нам свой сморщенный лик и Кирилыч. По мне его взгляд скользнул как по пустому месту, зато на Эмине задержался надолго. Почуял-таки, нетопырь.

– Откуда дровишки в такую рань? – спросил я. – Ворованные небось? Добрые-то люди еще завтракать не закончили, а твои гаврики уже полмашины перекидали. Подозрительно.

– Откуда надо. Чего приперся?

– А извиниться. Погорячился, наговорил тебе с три короба, сейчас вот раскаиваюсь. Аж слезы подступают. Отличный, кстати, уголек. Можно, наверно, вместо сахара с чайком грызть. Спорим, из стратегических резервов родины?

– Зубы мне не заговаривай, – проворчал Игнатьев. – Тебе надо извиняться не за то, что наговорил. А за то, про что умолчал. Кто это с тобой?

– Племянник коллеги. Коллега вчера погиб при странных обстоятельствах, поэтому парень временно побудет возле меня. Кстати, я тебе о нем рассказывал. Деревенский Пикассо, мечта девушек, археолог-любитель и много что еще. Таланты его бесконечны. Эмин Байрактар, прошу любить и жаловать. Эмин, знакомься, это Родион Кириллович Игнатьев. Ветеран колхозного труда, ныне школьный сторож и кочегар.

– Здравствуйте, – сказал Эмин, но руку не подал.

Игнатьев коротко кивнул. Без малейшей приветливости.

– Чего это мужики врукопашную уродуются? – спросил я, кивнув на солдат. – У тебя же тачка есть.

– Тачка не казенная. На свои покупал. Если сломают, кто чинить будет? У нашего дворника такая же второй год без колеса валяется. Дал школьникам на субботник, добрячок. Сейчас с ведрами да мешками бегает. От директора школы коробок спичек не допросишься. А пенсия у меня, сам знаешь, не миллионы.

– И все-таки тачку ребятам нужно дать. Салабоны же. Для них и так служба не мед. Где она у тебя стоит? Идем, поищем. Эмин, не отставай.

Я мягко отнял у Кирилыча пешню, самого подхватил под локоток и повел к котельной. Он попробовал вырваться, но безрезультатно. Сила, полученная после приема крови, сошла на нет. Осознав тщетность борьбы, Игнатьев успокоился.

– Азиз, остаешься за старшего, – распорядился он. – Когда все перекидаете, не забудьте подмести. Где метлы, знаешь. В часть без меня не уходить!

Один из солдат сказал «ладна, не беспокойся, все нармальны будет», второй прижал черенок лопаты к груди и быстро закивал: «да, да, нармальны».

– Вижу, у тебя не забалуешь, – похвалил я. – Слушаются как командира полка.

– Еще бы ты так меня слушался, – процедил Игнатьев, пропустив лесть мимо ушей.

– Ага, размечтался.

Игнатьев распахнул дверь котельной, сделал приглашающий жест. Открылся среднего размера тамбур с полом, выложенным рубчатой чугунной плиткой. Между плиток кое-где виднелись угольные следы. Кирилыч хоть и чистюля, но победить угольную пыль не способен даже он.

Из тамбура можно было попасть как в кочегарку – туда вел широкий квадратный проход с клепаной железной дверью, так и в жилую каморку – через дверцу, обитую толстой кошмой. Кошма изрядно растрепалась, будто ее драли кошки.

В тамбуре, размещенные на любовно оборудованных стеллажах, находились многочисленные инструменты Кирилыча. В том числе знакомый лом и не менее знакомый топор. Я поставил в пустующую вертикальную нишу пешню.