— Ты сможешь сесть за руль на обратном пути?
Я особо и не сомневался, что смогу. Дорога ровная и прямая, коробка передач автоматическая. Левая негнущаяся нога не при делах. Только…
— Сейди? — Я повернулся к ней, впервые сев за руль с конца августа и максимально отодвинув сиденье назад.
— Что?
— Если я засну, хватай руль и выключай зажигание.
Она нервно улыбнулась.
— Можешь не беспокоиться.
Я убедился, что дорога свободна, и выехал на шоссе. Поначалу не решался разгоняться быстрее сорока пяти миль, но в воскресенье мы ехали чуть ли не в одиночестве, так что я немного расслабился.
— Ни о чем не думай, Джейк. Не пытайся что-нибудь вспомнить, пусть все происходит само собой.
— Жаль, что мы не на «санлайнере».
— Тогда представь себе, что это «санлайнер», и пусть он едет, куда ему хочется.
— Ладно, но…
— Никаких но. День прекрасный. Ты едешь в новый для себя город, тебе нет нужды тревожиться из-за убийства Кеннеди, потому что до него еще далеко. Годы.
Да, день выдался прекрасный. И я не заснул, хотя подустал — после того как меня избили, впервые провел столько времени вне четырех стен. Мои мысли продолжали возвращаться к придорожной церкви. Скорее всего церкви для черных. Они, вероятно, пели псалмы, как никогда не петь белым, и читали «СЛОВО ВЕЛИКОЕ БОЖЬЕ» с множеством «аллилуйя» и «восславим Иисуса».
Мы въехали в Даллас. Я поворачивал налево и направо — вероятно, чаще направо, потому что левая рука оставалась слабой и поворот руля, даже при наличии гидроусилителя, причинял боль. Скоро я заблудился в боковых улицах.
Я заблудился, все верно, подумал я. Мне нужно, чтобы кто-нибудь подсказал, куда ехать, как тот парнишка в Новом Орлеане направил меня в отель «Мунстоун».
Только не в «Мунстоун». В «Монтелеоне». И отель, в котором я поселился в Далласе, назывался… назывался…
На мгновение я подумал, что название сейчас уплывет, как иногда уплывало даже имя Сейди. Но потом увидел швейцара и эти поблескивающие окна, выходящие на Торговую улицу, и все срослось.
Я жил в отеле «Адольф». Да. Потому что он находился рядом с…
Но это не вспомнилось. Эта часть воспоминаний по-прежнему блокировалась.
— Дорогой? Все в порядке?
— Да. А что?
— Ты аж подпрыгнул.
— Это моя нога. Немного свело.
— Ничего не выглядит знакомым?
— Нет, — ответил я. — Ничего.
Она вздохнула.
— Еще одна идея приказала долго жить. Наверное, нам лучше вернуться домой. Хочешь, чтобы я села за руль?
— Пожалуй. — Я дохромал до пассажирского сиденья, думая: Отель «Адольф». Запиши, когда вернешься в «Эден-Фоллоус». Тогда не забудешь.
Когда мы вернулись в маленькую трехкомнатную квартирку с пандусами, больничной кроватью и поручнями по обе стороны унитаза, Сейди спросила, не хочу ли я прилечь.
— И прими таблетку.
Я пошел в спальню, снял туфли — этот процесс занимал теперь много времени — и лег. Таблетку принимать не стал. Хотел, чтобы голова оставалась ясной. Хотел, чтобы теперь она постоянно оставалась ясной. Кеннеди и Даллас разделяли всего пять дней.
Ты жил в отеле «Адольф», потому что он находился рядом с чем-то. С чем?
Что ж, отель находился рядом с маршрутом кортежа, опубликованным в газете, а это сужало поиск… да, до каких-то двух тысяч зданий, не говоря уже о статуях, памятниках и стенах, за которыми мог спрятаться предполагаемый снайпер. И сколько переулков на пути следования кортежа? Десятки. Сколько надземных пешеходных переходов, с которых кортеж будет виден как на ладони? На Западной аллее пересмешника, на Леммон-авеню, на бульваре Черепашьего ручья? Кортежу предстояло проехать по всем этим улицам. А сколько их еще на Главной улице и на Хьюстон-стрит?
Ты должен вспомнить или кто он, или откуда он собирается стрелять.
Если бы я выудил из памяти первое, то добрался бы и до второго. Я это знал. Но моя память продолжала возвращаться к церкви на шоссе 20, где мы развернулись. К Спасу-на-крови на Пчелином шоссе. Многие люди видели в Кеннеди спасителя. Эл Темплтон точно видел. Он…
Мои глаза широко раскрылись, и я перестал дышать.
В другой комнате зазвонил телефон, и я услышал, как Сейди ответила на звонок. Она говорила тихо, думая, что я сплю.
«СЛОВО ВЕЛИКОЕ БОЖЬЕ».
Я вспомнил день, когда увидел полное имя Сейди с одним закрытым слогом, так что на виду осталось только «Дорис Дан». Опять гармония той же силы. Закрыл глаза. Представил себе, что закрываю пальцем «В ИКОЕ БОЖЬЕ».
Осталось «СЛОВО ЕЛ».
Слово Эла. У меня была его тетрадка.
Но где? Где она теперь?
Дверь приоткрылась. В спальню заглянула Сейди.
— Джейк? Ты спишь?
— Нет, — ответил я. — Просто лежу.
— Ты что-нибудь вспомнил?
— Нет. Сожалею.
— Еще есть время.
— Мне каждый день вспоминается что-то новое.
— Дорогой, звонил Дек. Говорит, что по школе ходит какая-то инфекция и он ее подхватил. Он спрашивает, смогу ли я выйти на работу завтра и во вторник. Может, и в среду.
— Поезжай, — ответил я. — Если ты откажешься, он попытается выйти сам, а он уже немолод. — У меня в голове, как неоновая вывеска, вспыхивала и гасла короткая фраза: «СЛОВО ЭЛА, СЛОВО ЭЛА, СЛОВО ЭЛА».
Она села рядом со мной.
— Ты уверен?
— Со мной все будет хорошо. И я не останусь один. Завтра придут ПАТСЕСы, помнишь? — Так мы называли патронажных сестер, приходивших к выздоравливающим. В моем случае их работа заключалась в том, чтобы убедиться, что я не буйствую. Если бы начал буйствовать, это могло означать, что мой мозг все-таки поврежден.
— Точно. В девять утра. Написано на календаре, на случай, что ты забудешь. И доктор Эллертон…
— Придет на ленч. Я помню.
— Хорошо, Джейк. Это хорошо.
— Он сказал, что принесет сандвичи. И молочные коктейли. Хочет, чтобы я набрал вес.
— И тебе надо набрать вес.
— Плюс лечебная физкультура в среду. Пытка для ноги утром, пытка для руки после полудня.
— Мне не хочется оставлять тебя, когда так мало времени до… ты знаешь.
— Если я что-нибудь вспомню, Сейди, я тебе позвоню.
Она взяла меня за руку и наклонилась так низко, что я почувствовал аромат ее духов и слабый запах табака.
— Ты обещаешь?