Занавешенное окно у него за спиной, скорее всего, выходило в зеленую комнату с книгами — я был почти уверен в этом.
Сидящий за столом мужчина смотрел на меня. Не просто смотрел, а разглядывал, изучал; его глаза были так напряжены, что на лбу образовались морщинки. Он словно старался запомнить меня.
Мне показалось, он разглядывает шрам, и я невольно прикрыл щеку рукой.
— Добро пожаловать. Меня зовут Соломон.
Соломон. Незнакомое имя.
— У тебя шрам. Беспокоит?
А голос как раз знакомый…
— Больше нет. Не беспокоит. — Я сглотнул. — Успел привыкнуть.
— Он — часть тебя.
— Да.
Где я слышал этот голос?
И тут до меня дошло.
Отшатнувшись, я схватился за стул.
Впервые я услышал его, когда мне было пять, а затем слушал сотни раз. Он читал книжку «Как зайчонок убегал».
Соломон — мой отец.
Значит, мой отец — Садовник.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Пораженный догадкой, я буквально рухнул в мягкое зеленое кресло у основания подиума и неотрывно смотрел на улыбающегося человека.
— Рад встрече с тобой, — произнес он.
Я словно онемел. Да и что тут скажешь?
— Понимаю, ты удивлен. — Он озадаченно потер подбородок. Наверное, подумал, что я лишился дара речи.
Я выпрямил спину и попытался собраться с мыслями. Хоть вопрос и крутился у меня на языке, задать его в лоб я не мог…
— Хочешь спросить, правда ли, что я твой отец?
Я кивнул.
— Это так, — улыбнулся Соломон, — тут уж ничего не поделаешь.
Из ящика стола он вынул пачку фотографий, выбрал одну и показал мне. На снимке был я в шестом классе. Он показал еще несколько моих школьных фоток:
— Их присылала твоя мать.
— Но как…
— Она была моей сотрудницей. А на работе люди порой влюбляются друг в друга. Потом она исчезла. К счастью, мы нашли ее и вернули.
— Почему? — спросил я.
— Почему исчезла? У нее должен был родиться ребенок — ты, — и она не хотела, чтобы кто-нибудь об этом узнал.
Ко мне вернулся голос:
— Не хотела, чтобы меня забрали в проект?
— Она думала, что я ее заставлю.
— Вы пытались?
Он сдвинул брови:
— Конечно нет. Думаешь, вы жили бы так, как живете сейчас?
Я покачал головой.
— Я любил твою маму и уважал ее желания. Лишь попросил не уезжать из Мелби-Фоллз.
— Попросили? Или потребовали?
— Я не чудовище. — Соломон набрал полную грудь воздуха и выдохнул. — Устроил ее на работу в «Тихую гавань». И назначил ежемесячное пособие.
Те самые сбережения, о которых говорила мама. Все-таки она не лгала.
— Но вы перестали его выплачивать. Я читал уведомление.
Он нахмурился, затем быстро написал что-то на листке бумаги.
— Странно. Скажу Еве, пусть разберется. — И он снова стал рассказывать о маме: — У нее была возможность продолжать участвовать в проекте и воспитывать тебя, как она считала нужным. К тому же я знал, что не смог бы стать для тебя хорошим отцом, который завтракает вместе с семьей, уходит на работу, а вечером возвращается и играет с сыном в мяч во дворе.
Подумать только, именно это я всегда себе и представлял. Сколько раз я спрашивал маму, почему у всех есть папы, а у меня нет…
— Почему? Почему не смогли бы?
Он вытянул вперед руку ладонью вверх:
— Потому что полностью посвятил себя работе. Моя работа — здесь.
— С автотрофами?
Он кивнул:
— Я не мог допустить, чтобы семья отвлекала меня от столь важного дела. Но мне необходимо было знать, что вы рядом… — Соломон указал на полку, уставленную DVD-дисками: — Возьми любой. Вот компьютер.
Пробежав пальцами по футлярам, я выбрал диск, вставил в компьютер и нажал воспроизведение. Из динамиков тотчас понеслись аплодисменты и крики. На экране я в зеленой форме с номером 45 толкал игрока в черном, чтобы дать нападающему возможность занести решающий мяч за линию розыгрыша. Прошлогодний матч против команды Вудленда.
— Вы смотрели, как я играл?
— Конечно. Все до единого матчи. У тебя неплохо получается.
На экране запасные игроки выбежали на поле, окружили меня и нападающего, мы радостно прыгали и орали, празднуя победу. Я не мог сдержать улыбку.
Монитор погас, и я снова сел в кресло:
— У меня тоже есть ваша запись.
Интересно, помнит ли он?
— Мне не стоило делать этого. — Длинные пальцы постучали по столу. — Наверное, я действовал как эгоист. Хотел, чтобы ты знал обо мне.
— Там даже нет вашего лица.
— Ты о чем?
— О записи. Снято только ниже шеи.
— Так. Никогда не разбирался в этих вещах. — Он посмотрел на свои руки. — Снял все сам, быстро. Когда меня одолела тоска. Даже кассету отправлять не хотел. Честно говоря, удивлен, что мама тебе ее показала…
Она бы и не показала, если б не соседский пес. Я медленно покачал головой, пытаясь сосредоточиться. Какой простой ответ на все вопросы, мучившие меня всю жизнь.
«Мам, почему у меня нет папы?» — «Что тут скажешь, малыш… Он хотел сделать из тебя подопытного кролика, но я не разрешила».
Вот она — нелепица, полностью объясняющая мою жизнь.
В голове не укладывается.
Я пробежал рукой по ряду дисков, читая подписи. Не пропущено ни единого футбольного матча, ни единого праздника в школе… Вся моя жизнь. Отец видел все. И все обо мне знал.
Плечи мои поникли, я закрыл лицо руками.
Хуже того, маме было известно, что он знает меня. Как можно скрывать такое от ребенка? Особенно если он достаточно взрослый, чтобы понять.
Возможно, это и есть вся тайна. А может, правда еще страшнее.
Стоило ли удивляться, что мама пьет.
— Прости, Мейсон.
— Прекратите! — крикнул я, все еще закрывая лицо. Затем убрал руки и произнес, тыча в него пальцем: — Не надо разговаривать так, словно вы меня знаете. Вы знакомы со мной не больше, чем тот… кто снимал это с улицы. — Я прижал ладонь к груди. — Вы не знаете обо мне главного.
— Хочу узнать, — отозвался он тихим голосом.
Я пристально посмотрел на него:
— Не поздновато? — И отвернулся.