Тетя Мотя - читать онлайн книгу. Автор: Майя Кучерская cтр.№ 82

Но ведь статьи его, репортажи, колонки — не плагиат? Их-то он писал, будем надеяться, сам! Дома, уложив Теплого, она снова начала рыскать по Интернету, Коля, к счастью, не претендовал, смотрел телик — набирала куски фраз из его колонок — и не нашла ничего. Слабое это было утешение, но хоть что-то. Мне немного противно, ты понял? Запах гнили после отлива. На песке — пена взбитых сливок, Чуть горчит перезревшая дыня. Не волнуйся, твой чай не остынет. И объятия любящих женщин. Будут так же нежны — прилежны И соткут тебе в доме уют. Только вот надежды, надежды Вдруг окажется несколько меньше Что ли чайки ее склюют.

Сочинила в пробке такой вот прощальный стишок, побормотала денек, но даже никуда не записала, нет. Довольно, Михаил Львович. С.н. Стерла его номер в мобильном и папку с фотографиями отправила в корзину. Что еще? Стихи, стихи тоже — как жаль, что всего-то два движения мышкой — лучше бы рвать, мять, топтать и жечь, жечь в очистительном огне, в пламени обновляющего жизнь пожара.

ПОЖАРЫ

Вчера, 2 октября, в 2 часа дня вспыхнул пожар близ Серпуховской заставы, по Камер-Коллежскому валу, Хавской слободы Серпуховской части, во владении И.Ф. Новикова. Загорелось в чуланчике, устроенном в коридоре двухэтажного деревянного с жилым каменным подвалом дома, под лестницей, ведущей в квартиры верхняго этажа. Пламя, с неимоверною быстротой охватило всю досчатую пристройку дома и тем отрезало все входы и выходы из квартир обоих верхних этажей. Среди квартирантов, которыми был переполнен дом, произошла страшная паника; всем, оставшимся в квартирах, пришлось спасаться, бросаясь через окна на улицу. Только благодаря невылазной грязи и мягкости земли выбросившимся, к счастью, пришлось отделаться испугом и незначительными ушибами. Но кто-то из спасшихся вспомнил, что в одной из квартир остались дети. Нашлись смельчаки и по подставленной лестнице проникли в горевший дом и выбросили двух детей: девочку Елизавету Дроздову, 7 лет, и младенца Николая Федорова, 7 месяцев. Девочка получила незначительные ушибы, а мальчика пришлось отправить в больницу, так как ушибы его оказались тяжкими. По прибытии пожарных команд один из пожарных Якиманской части, Василий Силин, узнав, что в подвальном этаже тоже остались дети, с большим трудом проник в него и через некоторое время вынес двух детей.

Огонь, между тем, проник внутрь дома и на чердак. Пожарным пришлось работать почти до 6 часов вечера. Значительная часть дома обгорела как внутри, так и снаружи; сгорел и чердак. Все незастрахованное движимое имущество бедняков погибло в огне. Причину пожара относят к неосторожному обращению какой-то женщины, находившейся в нетрезвом состоянии. Во время тушения пожара брантмейстер Д.П. Подборский, попав ногой в гвоздь, пропорол ступню. Пострадавшему было передано медицинское пособие.

Бессонница держала его в цепких — не ускользнуть, руках. Ланин не спал уже третью ночь. Изредка ему удавалось забыться, на полчаса-час, вчера даже на два часа под самое утро, но он неизменно просыпался, все с той же терзающей его мыслью: ее больше нет с ним. Ей нельзя позвонить, ее голос нельзя услышать, ею обладать нельзя. Она была его, но больше не принадлежала ему. Все началось после той дурацкой истории с Катиной книжкой. Он не сомневался, размолвка будет недолгой, день-два, неделя — и она позвонит, напишет. На этот раз она, потому что слишком уж она… грубила. Но она молчала. Наконец Ланин сам позвонил ей — не взяла трубку. Презирая себя, набрал дня два спустя. Опять не взяла. Неужели действительно конец? Прошло еще две недели — и это после ежедневного многократного списывания, созванивания, торопливых, но таких сладких поцелуев всегда, когда только он этого хотел! Ланину казалось, что он задыхается. Нужно решить, бормотал он, но был настолько раздавлен, что решить ничего не мог. И снова, как в прошлую ночь, вскочил с кровати, встал у окна.

Он-то был убежден: как ни приятны эти отношения, они временное пристанище, оазис, он и правда посвежел, помолодел за эти полгода, он точно прохладный душ принимал в жаркий день, дышал ею, но твердо знал — это только исписанная песенками «ци» страница, хорошо, несколько страниц. «В пятьдесят лет влюбляться уже неприлично», — сколько раз сам он повторял эту услышанную где-то пошлость. И никак не называл про себя то, что между ними происходит, не заметив, когда эта женщина стала его жизнью. Не отследил, как — разве такое возможно? Всегда, долгие последние годы уже он держал про запас одну-двух подружек, предпочтительно замужних, чтоб не возникало лишних вопросов, чтобы все было ясно с самого начала и не всплывало этих ущербных разговоров о любви, которые всем им, правда, отчего-то так нравилось заводить. Он спокойно уходил в сторону, давал понять: не хочешь так — что ж, разбежимся, и, когда какая-то соскакивала, забывал ее, в сущности, почти без усилий, благо быстро находились другие… Ему казалось, он выучил наизусть женскую природу, знал, как они устроены, эти пожившие тридцатидвух-сорокалетние женщины (его контингент), досконально, до запятой. И вот угораздило. Дурак, дурак, дурак.

Но чем же она его купила, эта нервная и несытая (как и все они) баба? И ведь даже поездки, совсем было ему опостылевшие, оказались не так уж пусты — потому только, что теперь, пристегнув самолетный ремень, можно было нежно попрощаться с ней перед взлетом, а потом отправить ей фотографию или стишок с другого конца земли, и получить ответ, и прочитать беспомощное, нежное «скучаю!» — это наполняло каждое мгновение там глубиной, смыслом.

Убить ее, убить, — думал он по десятому кругу и ужасался себе. Бесконфликтность — вот за что любили его всегда и за что он сам себя любил. Но теперь звериное, слепое поднималось в нем, вопило о выходе, возвращалось обратно и душило. Искусство дипломатии — сколько раз ему удавалось проскальзывать между Сциллой и Харибдой, добиваться невозможного, без видимого напора, без всякого давления (будто бы), благодаря одному лишь красноречию, оживленному шутливостью, подогретому вовремя включенному обаянию, и, конечно, незаметно подтянутыми струнами старых добрых связей, невидимых неотплаченных одолжений, системы взаиморасчетов — на этом инструменте он всегда играл профессионально. Иногда рисковал, иногда брал просто умением выждать, отступить, чтобы вернуться с новыми силами, с неожиданной стороны — и победить. Но бывало и так, что одна лишь удача, вульгарная, голая, с крашеными губами, пьяно подмигнув, протягивала ему руку. Сколько же запущенных проектов, устроенных судеб, рекомендаций, вовремя брошенных замечаний, сколько в нужные карманы направленных денежных потоков, сколько торжествующих, благодарных, но и шипящих от зависти и досады сердец оставил он на своем пути. И вот ни слова благодарности, ничего — сейчас он забыл, что те, в чьих судьбах он принимал участие, напротив, благодарили его, если же не благодарили, то по крайней мере отдавали долги, и что программа, которую он вел уже четвертый год, была в конечном счете результатом сложного обмена услугами, но сейчас он все это забыл. Ему казалось: никто никогда не был ему благодарен за то, что он делал для них. «Но и за что быть им благодарным? — угрюмо думал он. — Я ведь делал это из одного только азарта, из жажды победить, красиво, без крови. Да, я любил красоту, он вспомнил тот, самый первый их разговор во французской кофейне и опять увидел ее лицо, в ту самую минуту, когда она отдавалась ему — вспомнил выражение этой восторженной доверчивости… О Господи, он словно писал сейчас колонку, колонку про нее! Она любила его, эта тридцатитрехлетняя девочка. В этом не было никаких сомнений. Иначе б никогда… Любила.