Первое правило королевы - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Устинова cтр.№ 40

Она оглядывалась, всматривалась в густые тени за спиной, потом заспешила и только усилием воли заставляла себя не бежать. Ей очень захотелось добраться до какой-нибудь освещенной улицы, с автобусными остановками и булочными, но впереди не было ничего похожего. Только фонарь на углу — желтый, раскачивающийся на скрипучей проволоке. Луч то падал на темные елки, то откатывался от них, и снег лежал теперь густо и плотно, только узенькая тропинка осталась. Настолько узенькая, что полами шубы Катя все время осыпала целые пласты снега, которые обрушивались в ее питерские ботинки, предназначенные для сырых европейских тротуаров, а не для белоярской зимы.

Господи, куда она забрела?! И как она сюда забрела?! И как станет выбираться?!

Теперь она точно знала, что сзади кто-то есть, она слышала отчетливое бормотание, словно шедший сзади сердился, что ему пришлось забраться из-за нее так далеко. Она была уверена, что он идет, чтобы убить ее, чтобы не осталось больше никого — ни отца, ни мамы, ни Митьки, ни ее, Кати.

Почему-то в этот момент она поняла, что умирать не хочет, не хочет и боится и отдала бы все на свете, чтобы только оказаться на улице, рядом с булочной или автобусной остановкой.

Шаги приближались, словно тот решился на что-то и решился именно сейчас, когда даже фонарь на скрипучей проволоке остался далеко позади.

Катя побежала, хотя понимала, что бежать нельзя — паника, вышедшая из-под контроля, убьет ее и без помощи того, кто подбирался к ней сзади. Полы шубы мели по сугробам, мешали бежать, да и вообще она никогда не была спортивной.

Дура, говорил ей Генка, дура деревенская. Хоть бы теннисом занялась или в спортзал ходила. Ты что, телевизор не смотришь? Не знаешь, что сейчас модно вести здоровый образ жизни? Откуда ты свалилась на мою голову?!

Она и вправду чуть не упала, нелепо замахала руками, удержалась и побежала опять. Платок свалился с головы, она не стала его поднимать. Кровь, которой вдруг стало слишком много, колотила и распирала горло и лоб, не давала дышать и соображать.

Она не знала, сколько времени прошло, сколько она бежала по узкой тропинке, молча, поминутно спотыкаясь и черпая ботинками снег, когда впереди снова залаяла собака, злобно, громко, и Катя поняла, что, раз за забором есть собака, значит, там есть и люди, не может собака жить без людей, она тогда с голоду умрет, как умирала Альма, когда ее спас Катин брат.

Собака лаяла громко и злобно, захлебывалась, гремела цепью совсем близко. Но как попасть туда, к ней, за высоченный, до неба, черный частокол, когда торопливые шаги, скрип снега, различимый даже сквозь собачий лай, за спиной все ближе и ближе?! Поминутно оглядываясь в темноту, Катя нелепо подпрыгнула, упала, ладони поехали по доскам, и перчатка потерялась в снегу. Она не допрыгнет — смешно даже думать об этом! А если и допрыгнет, ни за что не сможет подтянуться, чтобы перетащить себя на ту сторону забора, где так страшно и обнадеживающе рычит и захлебывается большой пес.

Потом она увидела калитку, узкую, сибирскую, под жестяным козырьком. Снег возле нее был подчищен и, кажется, даже выметен метлой, и Катя уверилась, что за забором живут, а раз живут, то спасут ее!

Конечно, калитка была заперта. Катя толкнулась раз, другой, пес залаял с остервенением. Загремела щеколда, но калитка не открывалась. Катя стала стучать, поминутно оглядываясь назад, а потом снова навалилась на холодные лиственничные доски, всем телом навалилась, потому что знала, что это — ее последний шанс, и доски вдруг словно провалились под ее весом. Катя ахнула, полетела вперед головой, рухнула плашмя на живот, и нестерпимый свет ударил ей в мозг такой яркий, что она моментально ослепла. Почему-то он был прямо на уровне ее глаз, так что нельзя было ни увернуться, ни закрыться. Собака захлебывалась рядом.

Катя встала на четвереньки и ледяной мокрой рукой заслонила глаза, которые насквозь, до самого мозга, протыкал сильный свет. Заслонила и тут поняла, что попалась. Прямо перед ней, спиной к свету, стоял кто-то огромный — черная тень.

Катя тоненько заскулила, отползла и ткнулась лбом в холодный забор.

Вот и все. Сейчас они все встретятся — мама, папа и Катя, — и она спросит наконец-то, как же это получилось.

* * *

— Зачем ты пришел?

— Я забыл у тебя свои сигареты.

— Так ты за сигаретами пришел?

— Ну конечно.

— Напрасно. Я их давно все выкурила.

— Ты же не куришь.

— Я специально постаралась.

— А зажигалка?..

— Выбросила.

— Зачем?

— В ней кончился газ, свет и вода.

Кажется, он ничего не понял, потому что приподнялся на локте и посмотрел на Инну с серьезным вниманием.

Черт его знает, она сама не могла понять, почему ее так тянет все время ему дерзить — даже в постели. Он до смерти ее перепугал, застал врасплох, как будто подловил, вынудил, хотя это неправда. Ни к чему он ее не принуждал — смешно сказать!

— Ну что?..

— Что?

Она вздохнула нетерпеливо:

— Я хочу знать, кой черт занес вас на эти галеры.

— Куда… черт меня занес?

Он и вправду ничего не понимал. Инна покосилась на смуглую волосатую руку, которая лежала поперек ее бледной груди. Утром, когда она рассматривала себя в зеркале, собственная грудь показалась ей загорелой, теперь выяснилось, что она бледна почти до зелени — по сравнению с ястребовской ручищей.

— Зачем ты пришел?

Он вдруг рассердился. Как, в конце концов, он мог ответить на этот вопрос?!

Я пришел потому, что не мог больше сопротивляться?..

Я пришел потому, что ты засела у меня в печенках и есть только один способ избавиться от тебя — это повторить все снова?..

Я пришел потому, что впереди у нас ничего нет, кроме все той же реки Иордан из моих горячечных мыслей, которая разделит нас?..

Я пришел потому, что ты первая женщина, которая обращается со мной не то чтобы даже на равных, а свысока, черт возьми, и ничего не боится, и не дает мне вздохнуть!

Я пришел потому, что так, как получается у нас с тобой — горячо, болезненно, остро, — у меня еще ни с кем не получалось! В этом я тоже должен признаться, когда ты смотришь на меня требовательными голубыми страшными глазищами, похожими на ранний енисейский лед?!

— Ты объявила мне войну, — выговорил он мрачно. Очень хотелось курить, но он боялся, что, как только встанет, она исчезнет куда-нибудь и больше не вернется — а сейчас они лежат, почти обнявшись, почти прижавшись друг к другу, почти так, как положено лежать любовникам.

— Ты ошибаешься, — быстро ответила она, — я не объявляла никакой войны.

Ему совершенно точно показалось, что она над ним смеется, он даже расслышал усмешку в голосе, похожем на… как бы это сказать… на темно-синий бархат, вот как! Он повернул голову и посмотрел ей в лицо.