— В следующий раз? — переспросила она.
— У нас же будет следующий раз, правда, Фредди?
Неожиданно для себя она сказала:
— Очень на это надеюсь.
— Отлично. — Он вытащил из кармана сигареты и предложил ей. — Оказывается, вы совсем не такая, какой я вас считал, — сказал Льюис.
— Что вы имеете в виду?
— Я думал, что вы похожи на остальных, но теперь мне так не кажется.
— На остальных? Вы говорите о Марсель и ее друзьях?
Он закурил и кивнул головой.
— Думаю, мы с Марсель перестали быть подругами, — заметила она.
— Почему?
— Да так, всего понемножку. Мы дружили какое-то время, но больше не общаемся. Знаете, мне казалось…
— Что?
— Что я могу вписаться в любой круг. Когда я впервые приехала в Англию и оказалась в пансионе, я несколько недель почти ничего не говорила. Я смотрела, слушала и постепенно поняла, чего от меня ожидают люди. Однако, похоже, я утратила навык — а может, мне просто стало все равно. Я устала и не хочу утруждать себя тем, чтобы говорить исключительно правильные вещи.
Он с любопытством посмотрел на нее.
— Значит, вы родились не в Англии?
— Нет, в Италии. Я приехала сюда только в двенадцать лет. — Она слабо улыбнулась. — Это стало для меня настоящим потрясением. Все время холодно, а другие девочки… они были такие… ну, видимо, нормальные, но из-за этого мне они казались совершенно необыкновенными. У них были семьи, были мать и отец, они жили в одном и том же доме всю свою жизнь, а не кочевали с места на место.
— Черт побери!
— В чем дело?
Он медленно покачал головой.
— В последние пару часов я изо всех сил старался вести себя подобающим образом и поглубже запрятать скелеты у себя в шкафу, а вы тем временем, наверное, думали, что старина Льюис — скучнейший на свете тип.
Она рассмеялась.
— Вовсе нет. Значит, у вас все же есть скелеты?
— Парочка. Дядюшка, сбежавший в Ирландию, — о, и еще один из моих предков, по легенде, бросил свое судно и поселился в Шанхае. Надо будет как-нибудь поехать в Китай, проверить, нет ли у меня там родни. Как видите, я не принадлежу к высшему обществу, Фредди.
— Я тоже. — Ей было приятно ощущать с ним некоторое родство.
— Иногда мне кажется, — заметил Льюис, — что у некоторых людей есть что-то вроде списка контрольных вопросов.
— Что вы имеете в виду?
— Я говорю о людях вроде Марсель и ее компании. Титулованные родители — галочка. Родовые развалины в Уилтшире — галочка. Портреты предков — галочка. Моя мать умерла, когда мне было два года, отец сбежал годом раньше. Меня вырастили три мои тетки. Тетушка Флорри, владелица паба в Бермондси, тетушка Лол, танцовщица, и тетушка Кейт: она была учительницей — о да, и заодно коммунисткой и пацифисткой. Я переезжал от одной к другой: к тетушке Флорри, когда тетушка Лол уезжала на гастроли, а потом к тетушке Кейт, потому что дядюшка Мортон вновь запивал.
— И у кого вам нравилось больше всего?
— У Кейт. С ней было спокойней. Она приохотила меня к чтению, водила по музеям и картинным галереям. Она добилась, чтобы я получил стипендию в хорошей школе. Без нее из меня ничего бы не вышло.
Фредди покачала головой.
— Я в это не верю. Похоже, вы очень энергичный человек, Льюис.
— Да, я не люблю стоять на месте, это верно. Так или иначе, но Кейт умерла от пневмонии, когда мне было шестнадцать. Я был в школе, когда это случилось. Ужасное потрясение. Бедняжка Флорри отправилась на тот свет пару лет назад. В ее паб попала бомба — она была в бомбоубежище, но до того расстроилась, что вскоре умерла. Лол еще до войны уехала в Америку. Периодически я получаю от нее весточки. — Он затушил сигарету. — Мне кажется, что между людьми вроде Джека и Марсель протянуты невидимые нити. Похоже, у них всегда есть что-то вроде… спасательной сетки.
— Вас это задевает?
— Вообще-то нет. — Он откинулся на спинку стула, глядя на нее. — Давайте-ка проверим, много ли между нами общего. Назовите три ваших любимых фильма, Фредди.
Она прищурилась, а потом начала перечислять:
— Касабланка… Газовый свет… такой упоительно страшный… о, и Вперед, путешественник. У меня не хватило носовых платков.
— Не Унесенные ветром? Женщины всегда говорят Унесенные ветром.
— Скарлетт слишком уж экзальтированная — будь мы с ней подругами, я бы быстро от нее устала.
— А песни?
— Так нечестно. Сейчас ваша очередь, Льюис. Хотя ладно, вот: «Ревность» — обожаю танго. И «Яблоневый цвет». Сентиментальная, но мне нравится. А еще «Пока течет время».
— Из-за Касабланки.
— Совершенно верно. — Она взглянула на пианино. — Жаль, что нет музыки.
— Вы умеете играть?
— Боюсь, что нет. А вы?
Он покачал головой.
— Правда, тетушка Лол научила меня петь.
Льюис начал напевать: сначала тихонько, потом все громче — мелодию «Пока течет время». Поначалу люди бросали на них короткие взгляды и продолжали разговаривать, но потом подружка одного из солдат подхватила песню; ее прозрачное сопрано слилось с приятным баритоном Льюиса, и вот уже, на глазах у Фредди, которая наблюдала за этой сценой, разрываясь между неловкостью и смехом, большинство посетителей бара пели вместе с ними. Она запела тоже — не в силах удержаться, не устояв перед ним, а когда он встал из-за столика и взял ее за руку, обращаясь к ней словами песни, слегка театрально, но одновременно с забавной и покоряющей искренностью, она поняла, что влюбляется в него, что здравый смысл и осторожность отступают на второй план — впервые в ее жизни.
Когда песня закончилась, весь бар разразился аплодисментами, и Льюис поклонился. Фредди отвела глаза. Сердце отчаянно колотилось у нее в груди, голова кружилась, казалось, что ей не хватает воздуха.
Она встала — ноги у нее дрожали.
— Нам пора идти.
Они пошли по направлению к вокзалу. У входа Льюис сказал:
— Возьмите, доедете на такси, — и сунул ей в руку купюру в десять шиллингов, которую она попыталась вернуть, уверяя его, что прекрасно доберется на автобусе.
— Берите, Фредди. Это я виноват, что вам придется ехать так поздно. Если вы не возьмете, я пойду провожать вас до дома, и тогда меня точно заставят чистить картошку.
Потом он сказал:
— Это был потрясающий вечер. Спасибо вам.
Они остановились — словно скала посреди реки из припозднившихся пассажиров, огибавших их с обеих сторон, — и Льюис ее поцеловал. Его губы были прохладными, руки легко прикасались к ее спине, и в груди снова было сладкое чувство, будто она тонет, погружается куда-то с головой.