Идиотизм наизнанку - читать онлайн книгу. Автор: Давид Фонкинос cтр.№ 12

Мы с Конрадом настолько перевозбудились, что не могли заснуть. Мы пошли в гостиную, и, сам не зная почему, я стал говорить о Терезе. Конрад но уши ушел в мягкий диван. Создавалось впечатление, что диван был подогнан под его телосложение. Красивое зрелище: так сказать, белый квадрат на белом фоне. Этот Конрад — ну просто образец современного искусства. Предметы оценили его присутствие; и впрямь все они успокоились: одни — потому что успокоились, что их не сломают резким движением, другие — потому что их не будут подвергать вечерним излияниям взрослых. Присутствие Конрада ободряло. Он умел сопереживать. Мои беды выглядели теперь уже не такими страшными, поскольку он, казалось, взял на себя часть моих страданий. Странное ощущение, почти освобождение. Слова вылетали из меня, направляясь к нему, ни разу не вернувшись назад. Он мгновенно подался вперед, приложив руки к вискам, и я усмотрел в этом жесте молниеносную мольбу, желание помочь мне прийти в себя. Никоим образом это не могло быть случайной позой. Он задавал мне вопросы, проявляя огромный, неподдельный интерес. И я пустился в откровения. Гораздо больше, чем с Эдуаром, о котором больше не думал. Конрад слушал очень напряженно, не увиливая. Другие собеседники часто отвлекаются, слушая рассказы о наших бедах, их слух — величина переменчивая, точнее говоря, эгоистичная. Люди обычно ждут, что будут говорить о них, и, если разговор направлен в другое русло, они превращают наши истории в повод, чтобы вернуться к собственным невзгодам. Я говорю «собеседники», но имею в виду самого себя. Общаясь с Конрадом, я понял, что значит слушать другого. Я почти испытывал неловкость оттого, что он берет на себя весь груз моей хандры; это шло в диссонанс с коктейлем «Добро пожаловать». Я был взволнован тем, что у меня появился любящий друг. Он попросту устроился рядом со мной, само сочувствие, и похлопывал своей пухлой ручкой по моему подрагивающему плечу. Теперь он был рядом, и все пойдет хорошо. Я заплакал. Отныне никаких отступлений. С первого же вечера мой план был нарушен. Подразумевалось, что я буду отцом, а он — сыном, и вот он утешает меня как после первого причастия. Мы обнялись. Мы уже были знакомы почти семь часов. Спокойной ночи.

II

Проснулся я счастливым. Моим первым порывом было сразу же пойти в комнату Конрада, и этот порыв напомнил мне, как в детстве в рождественское утро я, возбужденный, опрометью мчался к подаркам. Он любезно проснулся, чтобы сделать мне приятное. И протер глаза еще слабыми после пробуждения руками. Я спросил, что он собирается делать, но, как и у двух других квартирантов, у него не водилось надоедливых друзей. В его распоряжении был весь уикенд. Пока он вставал, я решил сходить за теплыми рогаликами. Я позволил ему остаться в пижаме. Я стремглав сбежал по лестнице и поцеловал дверь булочной. Закрыто. Было еще рано. Ни единой кошки в поле зрения. Когда оглядываешься по сторонам, чтобы удостовериться, что тебя никто не видит, сразу чувствуешь себя идиотом. Все еще дрыхли без задних ног. Я вернулся с пустыми руками, без рогаликов. Бедняга Конрад, я разбудил его в половине шестого. Перед тем как вернуться с поникшей головой — признак крупной неудачи, — я провел брифинг с собственной персоной, чтобы дать оценку сложившейся ситуации. Да, я потерял управление. Моя цель — вернуть Терезу, моя цель — растрогать ее с помощью Конрада, и тут то я допустил оплошность. Я постарался взять себя в руки и списать этот непонятный ажиотаж на счет добродушия Конрада. Это правда, добродушие выводит из равновесия.

Должно быть, он тоже внес свою лепту, ну не знаю, иными словами, спровоцировал нас на этот приступ детства.

Я банально извинялся, свалив все на будильник, якобы перепутал цифры. Мой утренний ступор рассмешил его. Его смех сметал все на своем пути. Заразительный смех, безудержный смех. Его рот открывался в форме буквы «о», и, поскольку все в Конраде было округлым, начиная от ушей, кончая глазами, местоположение смеха становилось в его исполнении ферматой [9] ; мажорным септаккордом. Я, ратовавший за то, чтобы овладеть положением, теперь боролся, чтобы свернуть с неверного пути, куда завел меня мой смех. Я сделал усилие. Через мгновение, благодаря соответствующим дыхательным упражнениям, мне наконец удалось остановить этот приступ. Мы с Конрадом сошлись во мнении, что, раз уж проснулись, лучше не ложиться снова. Мы поплелись на кухню, чтобы сварить кофе. Я упорно предлагая налить побольше молока в его чашку, не будет же он пить черный кофе. Он был не из тех, кто спорит, его доверие тихо дремало, полагаясь на чужую инициативу. И если Конрад вносил в мою жизнь дуновение счастья наряду с душевным покоем, я, как это ни парадоксально, считал себя ответственным за его душевное равновесие. Мне предстояло спланировать наш день, что непросто, когда сам не знаешь, чем заняться в одиночестве. Единственная, отнюдь не блестящая идея, которая пришла мне в голову для затравки, — пойти в игрушечный магазин. Он тут же возразил, что ему вполне хватит Конрадетты. Предприняв несколько безуспешных попыток, я понял, что Конрад не из тех детей, которые обожают, чтобы им что нибудь покупали. Обладание не привлекало его; простые люди легко насыщаются. Да, до чего же мы все таки хитроумные — начали утро до того, как оно наступило. Какая мысль: встать ни свет ни заря, когда нечего делать! Но, честно говоря, я зря паниковал. Конрад радовался как безумный. Он ни о чем не спрашивал, он смотрел в окно. Это я хотел задавать темп, творить, тогда как малышу достаточно было и пустяка, чтобы развеселиться. Тереза, должно быть, обрадуется, она наверняка опасалась заполучить крикливого скандалиста (как нам повезло с нашим буддистом!). Я успокоился и начал созерцать Конрада, который созерцал небо. Своего рода созерцательный конвейер. Каждый видел что то свое, это походило на сектантские бдения. Я наполнялся ликующей радостью, радость почти усыпляла меня. Нам было хорошо вдвоем с Конрадом. Ошеломляющее счастье. Он улыбался, но мне еще не хотелось себе признаться, что я уже подыхаю со скуки. Черт возьми, слово произнесено! В ту минуту, когда меня осенила эта глубочайшая истина, что то произошло. В дверь позвонили. Мы с Конрадом переглянулись, одинаково удивленные. Кто это звонил в дверь в семь утра? Я не мог отказать себе в удовольствии и принял важный вид, радуясь, что наконец что то происходит. Согнув ноги в коленях, руки в боки, одновременно покачивая и бедрами и головой, я произнес самым дурашливым тоном, на который был способен:

— И хто ж это там пришел?

Я молился, чтобы этот звонок не был ошибкой, розыгрышем, пустой тратой времени. Мне хотелось, чтобы у него было продолжение, чтобы он подготовил наш день, который плавно перетек бы в вечер. Мы двинулись к двери. Внезапно я подумал об Эглантине, которая собиралась зайти. Нет, невозможно, не в это время. Или же. Если это она, тогда я уже ни за что не отвечаю. Допустим, она обожает Конрада, но чтобы из за этого будить нас в семь утра, нет, невозможно! Ведь если бы я по ошибке не проснулся, то мы бы еще находились на стадии логической кульминации этой ночи, потея в своих кроватях.

Позвонили снова.

Господи, мало не покажется! В душе я ликовал, только бы не спугнуть!

Конрад спросил, подражая мне: