Человеческий крокет - читать онлайн книгу. Автор: Кейт Аткинсон cтр.№ 52

Я похожа на великанскую розовую амебу, в самый раз заполняю наклонное портновское зеркало. Миссис Бакстер стоит передо мной на коленях, что-то бормочет — у нее булавки во рту, — давится и плюется булавками — дождем лилипутских стрел, залпом эльфийских лучников.

Она склоняет голову набок, словно чокнутый спаниель, и говорит:

— Мне показалось, папочкина машина подъехала. — Трясет спаниельей головой. — Ошиблась. У меня совсем ум за разум. Вот совсем. Совершенно вздрюченная, прямо комок нервов.

Комок нервов. Ужасное выражение. Интересно, на что похож этот комок? Скомканный платочек в сумочке у леди Брэкнелл в исполнении мистера Примула? Или большой такой ком (ком истрепанных нервов), как перекати-поле?

Ядовитые миазмы мистера Бакстера в спальне разбавлены: граненая пепельница и «Ридерз дайджест» на тумбочке, аккуратно сложенная голубая полосатая пижама на левой подушке — вот и все его следы. Вообразить страшно, каково еженощно лежать рядом с «папочкой». Ночное одеяние миссис Бакстер — мягкая розовая нейлоновая ночнушка скромненько умостилась на правой подушке, пара розовых меховых тапочек («чехли») замерла на стоянке у кровати. Вся спальня в женственных цветочках и оборочках, которые мистеру Бакстеру, вероятно, сильно действуют на нервы.

Миссис Бакстер подкалывает мне подол.

— Ну ты подумай, — говорит она, заметив свое отражение в зеркале. — Я прямо огородное платило.

Да уж, выглядит она неважно — волосы хорошо бы помыть и уложить, макияж фрагментарен, будто она накладывала его в темноте. Алые отметины на скулах — как военная раскраска ирокезов, следы побоев мистера Бакстера, — ее тоже не красят.

— Вот растяпа, на дверь напоролась, — прибавляет она, ощупывая военную раскраску. — Совсем я распустилась, да? — Она печально себя разглядывает. (И что теперь — связать новую?) — Ну вот.

Она закалывает подол последней булавкой, и я кружусь, рассматриваю себя, заполняю зеркало розовым вихрем (и на миг меня посещает тревожное воспоминание о молодой Винни в бирюзовом платье). Хочу к маме — она бы посоветовала, сказала бы, что розовый мне не идет, что розы слишком пышные и что мне нужен тугой пояс, — с ним я не буду казаться дылдой.

— Очень красиво, деточка, — говорит вместо этого миссис Бакстер.

После примерки мы спускаемся в кухню поедать выпечку, будто нарочно придуманную для помешанных. Пирожные-грибочки — печеные корзинки с желе, сверху кофейный крем, расчерченный вилкой и напоминающий жабры, а в середине торчит марципановая ножка. Благодарение небесам, миссис Бакстер не печет сладкое в виде бледных поганок, расплодившихся под леди Дуб.

Я отношу пирожное Одри — та сидит в гостиной, равнодушно смотрит в огонь. На пирожное косится, будто оно ядовитое, и шепчет:

— Нет, спасибо.

Холодный ветер приносит из «Ардена» младенческий вой, и Одри вздрагивает.

— Одри… что такое?

— Ничего, — горестно отвечает она.

(— А… э-э… — в смятении говорю я миссис Бакстер, — сколько стоит отправить шаль наземной почтой в Южную Африку?

— Батюшки мои, — озадаченно хмурится она. — Я точно не знаю — Одри посылку относила.)

Надо полагать, когда время высидит и выведет наружу будущие события, что таятся в зародышах и семенах, [72] все, возможно, сложится благополучно.

У задней двери «Ардена» сталкиваюсь с Гордоном — он возвращается с работы.

— Привет, Иззи, — грустно говорит он. На нем унылое бежевое пальто, в руках потертый кожаный портфель.

Младенец в коляске припаркован в кухне и тихонько всхлипывает, словно все прочие умения его оставили. Дебби теперь покоряет кладовую — подчиняет ее алфавиту. Она уже добралась до джемов — каковых, спасибо миссис Бакстер, у нас целая прорва — и классифицирует их (абрикосовый, терносливовый, черносмородиновый). После каждой пары банок отходит к раковине и моет руки, точно одомашненная леди Макбет.

Гордон глядит на меня в тоске. Я вспоминаю мальчика в матроске — как жаль, что дошло до такого.

— Я думал, ребенок все исправит, — бормочет он (по-моему, дети так не действуют), — а стало только хуже. — Гордон нежно подхватывает младенца из коляски и шепчет в червонно-золотой пух: — Бедняжечка.

Уносит младенца наверх, и потом я через полуоткрытую дверь вижу, как тот мирно дрыхнет, а Пес лежит у колыбельки и сторожит. (После путешествия во времени Пес очень подавлен.) Честное слово, надо вернуть младенца туда, откуда он взялся, или хотя бы отнести в детский магазин и объяснить, что кто-то ошибся адресом.

Юнис силком затащила меня на пантомиму «Литских актеров» в зале при церкви на Тополином проспекте. У Юнис сценический дебют — она играет зад коровы и отчего-то желает всем продемонстрировать свое публичное унижение. Я пытаюсь заманить туда Чарльза, хотя вряд ли Юнис в роли коровьего зада его сексуально воспламенит. Чарльз, впрочем, разумно предпочитает тихий вечерок в обществе Пса. Дебби поглощена младенцем и миром движущихся объектов, а Гордон поглощен Дебби.

— Пошли, — подначиваю я Винни, — может, развлечешься. — (Крайне маловероятно.)

Очевидно, я в отчаянии, раз опустилась до того, чтоб звать с собой Винни. И тем не менее. Вообще-то, увидев ее молодой, я к ней как-то иначе стала относиться.

— Ох, ну ладно, — говорит она, нахлобучивая шляпу на голову. — Наверняка пожалею, но невозможно же слушать, как этот мелкий вредитель голосит. — (Это она про младенца.)

Мы идем по Каштановой авеню, и тут начинаются чудеса. Едва подходим к фонарю, он давай мигать. Когда проходим, он мигать перестает, а мигает следующий. Вкл-выкл-вкл-выкл.

Мы короткими перебежками движемся по Каштановой, проверяем каждый фонарь, вычисляем принцип. Это они нам сигнализируют? Из-за моего тела в электросети помехи? (Моего тела электрического. [73] ) Или это из-за Винни? Я объясняю Винни, что двери восприятия нынче совсем перекосило на петлях.

Я не в ладах с материальным миром, что ни день — новый симптом отчуждения. Может, я и впрямь с другой планеты, угрюмо размышляю я, подходя к церкви, и мои инопланетные соотечественники фонарями шлют мне морзянку.

Пантомима развивается по плану — Джек направо и налево сыплет волшебными бобами, мистер Примул в роли матушки Джека (ну разумеется) облачился в кухонную, похоже, занавеску и сыплет двусмысленностями, а Юнис и ее анонимная другая половина неуклюже топают под мелодию, исполняемую барабанщиком из «Юношеской бригады» и парой уволенных из оркестра трубачей, — те играют бодрую визгливую музычку в таком темпе, что даже деревенские парни с девчатами всякий раз прыгают не вовремя, о бедной корове уж не говоря. (Если и рыгнуть во время — окажешься там, где оно хранится? И если можно в него прыгнуть, почему так трудно его найти? Наверное, оно в очень надежном месте. С Гордоном вечно так — ходит озадаченный, ищет что-нибудь, никак найти не может, говорит: «Но я же помню, что положил в надежное место».)