Теплые вещи - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Нисенбаум cтр.№ 11

– Ладно, Полина. Пусть она переночует, а завтра посмотрим, – сказала мама. – Но если хоть один писк услышу, что не хочешь с ней гулять...

– Не услышишь, – быстро поклялась Полинка.

– ...Если будешь с ней возюкаться, не сделав уроков...

– Не буду, не буду! – на радостях она готова была пообещать что угодно.

– Смотри! – веско завершил диалог папа и пошел к себе в комнату.

Мама тоже развернулась и направилась к кладовке искать подстилку для щенка. А Полинка прижимала белое мягкое тельце то к одной щеке, то к другой, точно утирая лицо после недавних волнений.

Поскольку работа Общества Защиты Животных, Зверей и Растений сосредоточилась на одном-единственном звере, можно было считать его самораспустившимся. Хотя зверю-животному при этом очень повезло. И нам тоже.

После недели простудного счастья надо было возвращаться школу. Город зарос снегами, деревья кутались в пышные боа, бывшие лужи раскатались в полированные черные длинные коготки, каждый прохожий шел в компании зыбкого изустного дымка.

В школе меня ждала новость. Андрея, моего врага-невидимку, вызывали в милицию по заявлению. Об этом мне рассказала в столовой Наташа Зосимова, пышная курчавая девочка, похожая на негатив негритянской мамочки. Она подсела ко мне, прихватив стакан компота.

– Представляешь, Андрюшу нашего как жалко. Такой парнишка хороший. И вот – опять в милицию. А у него уже и так были приводы. Все-таки Виталя Нарымов – мерзкий, давно это было ясно. И папаша у него мерзкий.

– Какой Андрюша? Какой Виталя, Наташ? Ты уж пожалей меня, я у вас всего-то три месяца.

– Андрюша Плеченков, он у нас до восьмого класса учился. Они встречались с Машкой Вольтовой – ты не знал?

– Что-то такое доносилось... – пробормотал я. Зачем она мне это говорит?

– Машка... Ты извини, я с тобой буду откровенна... Из-за нее столько неприятностей у всех... Между нами, в классе ее не очень любят.

– Почему?

– Да кто с ней свяжется, у того вечно какие-то истории. И что в ней находят? Худая, волосы жирные... Ты знал, что наш Лешечка Ласкер в нее влюблен с четвертого класса?

Вот это да. Алеша Ласкер влюблен? Ууууу! Этот отличник, завсегдатай досок почета, магнит почетных грамот и триумфатор всесоюзных олимпиад? В Машку Вольтову?

– Как-то не верится.

– Это все знают. А она на него внимания не обращает...

– Судя по тому, что ты сказала, это даже к лучшему... А что там этот Нарымов?

– В девятом «Б» есть парень, Виталя, блин, Нарымов. У него отец – директор Вагоностроительного техникума. Кстати, Машка с Нарымовым тоже встречалась в восьмом классе около месяца...

«Ну и Вольтова, просто Клеопатра какая-то...»

– ... И вот у них тут была история с Андреем. То ли подрались они, то ли якобы деньги какие-то у Нарымова отобрали... – Наташа понизила голос. – Но я думаю, что этот Виталя мог просто соврать, потому что у них всегда были с Андреем плохие отношения. Не представляю, что будет, если Андрюшку посадят. Он ведь у матери один, как свет в окошке. Отца нет, родных нет.

Кто такой этот Нарымов, еще неизвестно. А вот Андрюша был заочный гад, и то, что он один у матери, слезы из меня не выжмет. Сколько заочных гадов должно быть у матери? Класс охладел ко мне именно из-за Машки. Иначе зачем Зосимова завела со мной эту беседу? Алеша Ласкер, любивший Машку, вызывал всеобщее сочувствие. Влюбленный идеал, отвергнутый жестокой красавицей. Ай да Вольтова, еще раз подумал я с восхищением.

* * *

Потянулись хмурые зимние деньки. В школе топили от души, в классах было жарко. Мирный шум на уроках истории, а на физике – только стук мелка и шлепающий шепот серой тряпки.

Молодые волки больше не приходили. То ли они выполнили свою миссию, то ли начали новую охоту, то ли просто испугались. Однажды я пришел к Машке Вольтовой и как всегда сел за английский. Обычно в такие минуты Машка старалась сидеть здесь же, как бы помогая своим присутствием, но при этом всегда молчала. А тут она встала, неслышно подошла ко мне сзади и положила руки на плечи:

– Звонил Плеченков. Андрей, помнишь?

– Как не помнить. В глаза его не видел, а так век не забуду.

– Знаешь что он сказал? – она говорила приподнято, точно собиралась вручить мне подарок. – Можете встречаться. Ну, я и ты.

– Разрешил, значит?

– Ну не то чтобы разрешил. Но теперь мы свободны.

Значит, Вольтова знала о подосланных? И принимала эту жертву, ничего не говорила, да еще беседовала с этим Андреем? Я встал, осторожно освободившись от ее легких рук. Почему-то после Машкиных слов стало совестно смотреть на нее. Но я все же посмотрел. Она была хороша, очень хороша. Именно настолько хороша, чтобы поставить точку. У нее был мягкий, почти вопросительный взгляд. В нем не было игры, а может, мне это только показалось.

– Теперь мы свободны, – повторил я тихо. – Знаешь, мне пора.

В прихожей взгляд сделал снимок ее сапожек на память. Один сапожок – гордый, изящно держащий спинку, как балерина. А другой – распластавшийся по полу распавшимся голенищем.

Декабрь вознесся за ноябрем – еще выше, еще ершистей. Лохматые кустарники морозов, клюквенное солнце за дымами заводских труб, скрип первых валенок. Побежденные дворники сдались и перестали долбить лед на тротуарах и во дворах. Исчез окружающий мир за стеклами, хищные мхи инея закатали окна в три слоя, и только кое-где рядом с трещинкой по стеклу протекал тонкий ручеек прозрачности. На биологии начались беседы про горох и дрозофил, напоминавшие о лете, астрономия остужала параллаксом луны, от рисования осталось одно черчение, как от пышного дерева остается голый остов. Впрочем, чертежник Герман Вадимович был так рассеян и несолиден, словно все еще преподавал рисование. В кабинетах уже и днем не выключали электричество. Класс обсуждал новогоднюю дискотеку, которую собирались устроить в каком-то загородном санатории (спасибо отцу Виталика Нарымова). Обсуждали ее на переменах, в записочках, ходивших между рядами на нестрашных уроках (история, английский, военное дело). Обсуждали и после школы, во время дежурств.

В среду восьмого декабря мы дежурили с Ленкой Кохановской, ну, той самой, что зажимала нос, когда звонила по телефону, и с ее подружкой Светкой Пряниковой. Интересно, кстати, что в том давнем розыгрыше Ленка взяла в товарищи не верную подругу, а ненадежную Вольтову.

Мы решили мыть в две тряпки, чтобы побыстрее разделаться с работой. Мельком я заметил на колготках у Ленки, мывшей пол внаклон, маленькую дырочку. Больше в ее сторону я не смотрел, но дырочка меня смутила. Было что-то детское и нерасчетливое в этой дырочке на неновых колготках.

А фигурка у Кохановской очень даже очень, а кроме того было во всех ее движениях зябкое напряжение, какие-то танцевальные пружинки. Казалось, она не танцует только потому, что это не принято, и с большим усилием переводит естественную свою хореографию на язык походки. Время от времени она поводила-подергивала плечами, барабанила пальцами с коротко постриженными ногтями по парте, отбивала ритм носком сапога. Но всех этих движений было мало, и поэтому во все стороны от Кохановской расходилось бойкое веселое беспокойство.