Почта святого Валентина - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Нисенбаум cтр.№ 53

— Добрый день. Почему вы вчетвером, осмелюсь спросить?

— Это мои подруги. Они приглашены.

— Приглашены замуж?

— На свадьбу.

— Свадьба — это не сюда. Здесь Институт брака. Многоженство противоречит федеральному законодательству.

В руке дамы-распорядительницы оказалась военная рация размером с батон. Дама ткнула в какую-то кнопку, рация зашипела и затрещала.

— Служба сопровождения? К главному. У нас трое гостей.

Едва девушки успели переглянуться, дверь за их спиной распахнулась, и в холл шагнули шесть молодцев в смокингах. Щелкнув каблуками, молодцы синхронно поникли головой, а потом столь же дружно встрепенулись и просияли.

— Разрешите сопроводить гостей к месту досуга! — прокричал в потолок один из кавалеров.

— Сопроводите, — милостиво разрешила дама в штатском и обратилась к Ануш: — А вам, моя хорошая, предстоит проверочка. Вот ваш документ (она вручила девушке экзаменационный листок), проходите кабинеты в указанной последовательности и постарайтесь не делать ошибок.

— Нюш, ни пуха! Все будет хорошо! — сказала Лида Липкина с тем фальшивым оптимизмом, с каким мамаша провожает пятилетнего сына в кабинет стоматолога.

— Не бойся, мы с тобой, — подтвердила Алина, слишком легко давая молодцам в смокингах увлечь себя к выходу.

Через полминуты Ануш осталась в холле одна. Она даже не заметила, как ее палантин соскользнул с плеч и остался гореть на полу. Глядя в экзаменационный листок, она подумала: «А если Хронов провалит экзамен? За кого мне тогда выходить?»

Под табличку «Кафедра семейной психологии. Лаборатория чайлд-фри» была подсунута бумажка, тщетно призывающая тишину: в кабинете было шумно. Ни одна вещь не находилась на своем месте и даже не знала о его существовании. Если же оставить в стороне учтивые недомолвки, комната казалась многократно взорванной свалкой детских вещей. Продавленные мячи, липкая соска, баночки с яблочным пюре и из-под него, погрызенные погремушки, горячечно разметавшиеся распашонки и ползунки, упаковка творожков, розовое одеяло со слонами, пакеты подгузников, бутылочки, обрывки какой-то книги (на странице отчаянно хохотала половина кролика), три маленькие руки, оторванные от разных кукол, медведь в обмороке и курганы неопознаваемой разноцветной чепухи. На узком столе в углу приткнулась компьютерная клавиатура — жалкая попытка придать помещению сходство с кафедрой.

На четырех больших мониторах, закрепленных на каждой стене, дубасил ложкой по эмалированному горшку неприятный и энергичный младенец, которого камеры показывали анфас, с боков и со спины. Малыш с мокрым, как после рождения или купания, пушком на голове был в цыплячьего цвета ползунках и голубой распашонке. Удары раздавались примерно раз в две секунды, и мальчик прислушивался не столько к пасхальному перезвону, сколько к связи между своими действиями и звуком. При каждом ударе эта связь воодушевляла ребенка; его гордый вид говорил: ого, а ведь это я! ничего себе — это снова я! Ясно было, что ложка сходится с горшком уже давно и будет сходиться еще долго.

Нюша слушала эмалированный перезвон и машинально, сама того не замечая, прибирала комнату. Вытащив из завалов пару огромных пакетов, она неспешно складывала в них обрывки, обломки, остатки, которые ни при каких обстоятельствах не могли снова стать исправными целыми вещами. Отряхивала, расправляла, разглаживала, сортировала одежду, игрушки, детское питание, незаметно для себя превращая руины «Детского мира» в обычную комнату. Предметы укладывались рядами, стопками, а Нюша все думала, когда же о ребенке вспомнят взрослые. Примерно на двадцатой минуте перкуссии в кадр проникла женская рука и ухватилась за горшок. Малыш вцепился в эмалированный сосуд, точно там хранились все его фамильные драгоценности и документы. Однако рука ловко выкрутила горшок вместе с гипотетическим богатством. Губа ребенка медленно, точно подъемный мост в средневековом замке, выехала вперед, носик покраснел, а потом ворота средневекового замка распахнулись и выпустили такой обиженный и мощный вопль, что предшествующий металлический стук показался перезвоном луговых колокольчиков, покачиваемых теплым ветерком. Это был тот злой крик, который обычно заменяет крошкам еще неведомые бранные слова, но звучит громче, дольше и разрушительней. Судя по всему, ребенок был наполнен криком от ползунков до макушки и по мере излияния не только не опорожнялся, но даже наливался еще сильней.

Ануш уже начала опасаться, что у малыша в ходе эксплуатации может отвалиться какая-нибудь резонирующая деталь, но тут на всех четырех экранах выскочила табличка с веселыми буквами:

Что приходит вам на ум, когда вы слышите эту музыку?

При появлении таблички у младенца открылось второе дыхание, притом что первое и не думало закрываться. На смену первой табличке явилась вторая:

Вариант 1. Почему пустышки для детей выпускают, а кляпы нет?

Вариант 2. Где у него кнопка отмены последнего действия?

Вариант 3. Попробую заглушить его собственным криком.

Вариант 4. Срочно родить второго!

Вариант 5. Снотворное, няня и колыбельная! Снотворное, няня и колыбельная!

Нажмите нужную клавишу!

Оглушенная Ануш то ли по наитию, то ли в помрачении нажала клавишу «четыре». Последствия нажатия были самые непредсказуемые. Экран на несколько секунд погас. Как на фотобумаге в ходе проявки возникают бледные черточки, разрастаются, наливаются оттенками и соединяются в узнаваемый образ, так из воздуха возникли две пары глаз, вычертились два лица — прежний буян, только подросший года на полтора, и его годовалая сестра, вопросительно глядящая куда-то выше камеры. Мальчик был все так же румян, с влажными, словно только что вымытыми волосами, только теперь оказался серьезным и положительным ребенком, который показывал сестре картинки в большой книге.

«Ваша оценка: прирожденный гений воспитания», — засветился приговор на всех четырех мониторах, раздался детский смех, и экраны погасли.

Свадьба началась более часа назад, неслиянные настроения малознакомых людей постепенно нагревались до общего градуса, и никого уже не смущало, что на свадьбе нет жениха и невесты, а во главе стола громоздятся два здоровенных хрустальных лебедя. Лебедей водрузили на стол по настоянию дяди жениха, Петра Тюменцева, который сидел гордый и притихший, точно истинный виновник торжества.

Официанты в черкесках ловко сплавляли приглашенных через пороги бурного пира, вальяжно тешил слух крохотный оркестрик, состоявший из рояля, контрабаса, ударных, кларнета и струнного квартета. Варвара Симеониди, внимательно водя глазами по нотам и подавая знаки другим музыкантам, ухитрялась иногда бросить взгляд на происходящее в зале. Она ждала появления Стемнина и думала: сегодня что-то должно случиться… Дальше воображение замирало, зато Варя чувствовала, как отзывчива сегодня скрипка. Третий номер программы начинался с ее соло, и, хотя ее предупреждали о выступлении со звездой, в такое трудно было поверить. Судя по рассказам Ильи, это мог быть просто розыгрыш. Но, когда после вступительной фразы на сцену быстро вышел маленький седой мужчина с густыми черными бровями и печальными восточными глазами, Варя посмотрела на остальных с ужасом и мольбой: ребята, ради бога, не лажайте! Мужчина кивнул оркестру и запел. Тихим голосом он расправлял под потолком вечерние парижские улицы, и на зал опускалась голубоватая дымка иной жизни, хотелось плакать, куда-то ехать, срочно разыскать и обнять забытых возлюбленных. Это был всемирно известный шансонье, так что даже родители жениха и невесты готовы были признать, что сегодня главное событие — вовсе не свадьба, а этот родной заграничный голос.