В ожидании Америки - читать онлайн книгу. Автор: Максим Д. Шраер cтр.№ 54

Еще до того, как мы успели заполнить основные пробелы нашей семейной истории, дядя Пиня объявил, что всегда мечтал посетить Помпеи, посмотреть на знаменитые фрески и на то, что осталось от этого римского города. И тут же открыл старый бедекеровский путеводитель по Италии на странице о Помпеях.

— Смотрите, смотрите, какая изощренность, — говорил дядя Пиня, надавливая двумя пальцами на глубокий изгиб спины у женщины на репродукции фрески из лупанария. — Они знали о любви больше, чем нам когда-либо суждено узнать, — добавил он, обращаясь к моей маме, нарезавшей крупными дольками огромный румяный персик.

— Вот погощу здесь пару дней, а потом повезу вас в Помпеи и Сорренто, — объявил он свои планы. — Сорренто и Капри — это же места Горького. Ты в курсе, мой мальчик? — спросил дядя Пиня.

— Конечно, я…

— А я вот обожал Максима Горького, когда был в твоем возрасте, — продолжал дядя Пиня.

Мы, наконец, убедили его отдохнуть хоть немного перед вечерней прогулкой и ужином. То проваливаясь в сон, то просыпаясь во время долгожданной сиесты в гостиной, которую мне пришлось теперь делить с дядей Пиней, я слышал, как он шуршит книгами, газетами, старыми выпусками итальянских и русских журналов, разбросанных на журнальном столике. Когда я проснулся окончательно, дяди Пини в комнате не было. Дверь в комнату родителей была еще закрыта, и я, сполоснув лицо, поплелся в кухню, где нашел Пиню уже чисто выбритым, в полной боевой готовности, с бешеным нажимом строчащего в записной книжке. Под чеховской пепельницей на кухонном столе я увидел три хрустящие стодолларовые купюры — зеленый оазис среди засухи столешницы.

— Что это такое, дядя Пиня? — спросил я.

— Вот мчится тройка удалая вдоль по дорожке столбовой, — пропел он, прищелкнув пальцами, как цыган из хора. — Поднимай своих лежебок. Я приглашаю вас всех на ужин. Отпраздновать нашу встречу.

Поиски ресторана в наш первый вечер с дядей Пиней обернулись испытанием. Сначала он настоял на прогулке взад-вперед по бульвару, чтобы, как он выразился, «нагулять здоровый аппетит». Затем протащил нас через добрую половину центра Ладисполи. Он заходил в каждый ресторан, изучал меню, исследовал атмосферу и допрашивал метрдотелей о выборе вегетарианских блюд. «В вашем красном соусе для спагетти есть мясные добавки?» — вопрошал он, вводя моего отца в замешательство. Или: «Мы бы хотели вон тот столик, с видом на фонтан» (неизбежно указывая на столик с табличкой «зарезервировано»). Или еще: «У вас есть зона для некурящих?» (Это в Италии 1980-х?!) Казалось, дядя Пиня был готов выбирать до бесконечности. Его седина с оттенком лазури сверкала в лучах заходящего солнца. Легкие брюки и клетчатая рубашка развевались на ветру, а изгиб правой руки выражал принцип непредсказуемости будущего. Дядя Пиня вел за собой нас, своих усталых родных, вокруг главной площади, по главной коммерческой улице, а потом, вниз, к виа Анкона, пока наконец мы не нашли убежище в ресторане под открытым небом… прямо за углом нашего дома. Мы проделали полный круг. В этом ресторане подавали традиционные итальянские блюда. Китайские фонарики освещали оркестрик, а двойник Тома Джонса весь вечер исполнял стандарты. По каким-то причинам дяде Пине понравилось именно это заведение, и, несколько раз поменяв столик, мы в конце концов устроились «не так близко к улице и к музыке, но так, чтобы был виден бульвар».

Дядя Пиня был очень доволен выбором и сразу принялся нам советовать, что заказать, напирая на салаты и прочие вегетарианские блюда. Дядя Пиня говорил по-английски с официантом, который, казалось бы, уже все в жизни повидал. Пиня знал немного по-немецки и по-французски и пустил в ход эти знания во время переговоров с официантом.

— Сейчас слишком жарко, чтобы надуваться красным вином, а пиво — это неинтересно. Напиток для тех, у кого нет вкуса, — объявил дядя Пиня. Отцу пришлось оставить надежду на выпивку.

Официант принес нам запотевший графин с водой, хлеб и порции простого зеленого салата. Дядя Пиня отщипнул кусочек от хлеба, прожевал лист салата и откинулся на спинку своего ротангового кресла.

— Я должен вам что-то сказать, — заговорил он. — Вы знаете, я не из тех, кто ходит вокруг да около.

— Что случилось, дядя Пиня? — спросил отец, чувствуя себя в западне, впрочем, точно так же чувствовали себя и мы с мамой.

— Ничего не случилось. Что вы так все насторожились? — сказал дядя Пиня, кладя в рот очередной лист салата и прожевывая его со сводящей с ума медлительностью. — Я просто хотел сказать, что не стал к вам хуже относиться из-за того, что вы решили не ехать в Израиль. Вы бы чувствовали себя в Израиле как дома, но я вас не порицаю. В Америке очень хорошая жизнь; я был там пять раз — в Вашингтоне, Нью-Йорке, Бостоне, Чикаго и Сан-Франциско. Все это превосходные большие города, но в целом — пустыня. Люди там слишком большие индивидуалисты.

Мы сидели тихо, прижавшись к спинкам кресел. «Нужно испить эту чашу до дна», — думал я, пока дядя Пиня дожевывал очередной салатный лист.

— Ты сын моего покойного брата, — продолжал дядя Пиня, повернувшись к отцу. — Генетически ты будто мой собственный сын, и я принимаю твое решение. Принимаю, в отличие от многих родственников в Израиле, например от нашей кузины Навочки, знаешь ее, у нее сына убили на войне, в 1967-м. Она очень рассердилась, что вы не едете в Израиль. Но хочу сказать еще раз: если вы передумаете и решите ехать в Израиль, то еще не поздно все переиграть.

Над нашим столом повисла неловкая тишина, минута которой казалась вечностью в этом уличном ресторане с музыкой и официантами, суетившимися, как обезумевшие белки.

— О’кей, я просто хотел снять грех с души, — сказал дядя Пиня голосом весельчака, хлопая в ладоши. — Не будем воевать, мои дорогие. Будем пировать и праздновать наше воссоединение.

Он поднял стакан воды, облизал губы, словно готовясь сказать тост, но поставил стакан на место.

— И еще одно, — добавил дядя Пиня.

Я почувствовал, как в груди огромная жаба приготовилась к прыжку.

— Хочу кое-что объяснить вам, дорогие, поскольку это уже мелькало в нашей переписке. Когда вы были еще в Москве. И уже сегодня, за чаем. Это касается моих политических взглядов.

Вот вам классический дядя Пиня: то он выбирал салаты и макаронные блюда, то признавался в симпатиях к коммунизму.

Мама, отец и я сложили ножи и вилки в знак того, что мы сдаемся. Мы были целиком в пининой власти. У дяди Пини в плену.

— Я приехал в Израиль — вы, наверно, знаете — в 1924 году, — начал он. — Я оставил Каменец, потому что не мог больше там находиться. Я состоял в молодежной сионистской группе. Мы были идеалистически настроенными молодыми людьми. Один знакомый еврей, у которого сын работал в органах, дал понять моему отцу, что там уже лежит подписанная бумага на мой арест. Я спешно уехал в Одессу, где у нас были родственники. Мне было восемнадцать. Я понятия не имел, чем хочу заниматься. Моей страстью было чтение. У меня уже пять или шесть записных книжек было исписано рассказами, стихами, началами повестей. Я хотел писать о простых людях, стать еврейским Горьким. Сегодня это звучит по-детски, но тогда…