Если бы к воротам нужного ему дома не подкатила старенькая малолитражка, он точно, невзирая на запрет, помчался бы к жилищу Смирнова. И стал бы верным псом дожидаться возвращения своей хозяйки. Просто сидел бы и ждал. А потом смиренно выслушивал упреки. И ничего страшного, ему с ней нравилось быть подкаблучником. Приятно было ощущать свою внутреннюю уверенную силу, способную защитить милое разбушевавшееся создание.
Но пока…
Малолитражка остановилась. С водительского сиденья выбралась та самая пожилая женщина с сизыми кудряшками, крепко сжатым бесцветным ртом и недобрым подозрительным взглядом непроницаемо темных глаз.
«Такой на глаза лучше не попадаться, – вдруг подумал Иванцов. – У нее заранее готова для тебя оценка при встрече. И такая наверняка все всегда видит, и все про всех всегда знает».
Странно, что в прошлый его визит она отмолчалась. И когда после смерти Виталия Рыкова с ней говорили, тоже молчала. Хотя что то да должна была рассказать. Хотя бы каким то недобрым словом отметила бы молодую вдову. А то ведь полный молчок.
– Степанида Гавриловна, день добрый, – Иванцов шустро подхватил два больших пакета из супермаркета. Улыбнулся прямо во вспыхнувшие злобой глаза. – Позвольте, я помогу?
– Вы прямо как бандит или вор подкрадываетесь! – проскрипела та до невозможного неприятным голосом. – Все вынюхиваете? Говорю сразу: доносить на соседей не стану! Последнее дело – на соседей доносить! У меня от таких доносов семьи не стало. Деда с бабкой по соседскому доносу в лагеря сослали. Мать – в детдом. Там она выросла идиоткой чертовой. Меня родила и оставила с отцом. Алмазы уехала в горы искать, идиотка чертова! А папаша пил! Дрался! Пришлось выходить замуж рано.
– Так с мужем то повезло, я думаю, – Иванцов выразительно окинул взглядом огромный дом, возвышавшийся по ту сторону забора.
– С мужем – да. Все остальное… Ни семьи, ни детства, ничего! И все из за соседских срамных доносов! Не стану доносить, так и знайте!
– Хорошо. Согласен. Но поговорить то мы можем?
– О чем? О соседях?
– Вы знаете, не совсем о них, – вдруг нашелся у него выход. – Речь пойдет об одном журналисте…
– Это который все сновал тут и подсматривал? А машину, сволочь такая, мне прямо под забор ставил, – злобно перебила его женщина. – Ох и сволочь! Все вынюхивал и вынюхивал! Эта братия еще хуже, чем… соседи!
Иванцов послушно прошел в ворота, дождался, когда она их запрет, пошел чуть сзади хозяйки с огромными, будто цементом набитыми, пакетами к крыльцу.
– Входите и разувайтесь, – скомандовала она, переступая порог. – Мне без разницы, кто вы! Следить в моем доме не позволено никому!
В прошлый раз Иванцову разуваться не пришлось, потому что не пришлось побывать и за порогом. Говорили на улице. Говорили быстро, отрывисто и без лишних откровений. Сейчас, ступая в носках по невозможно чистому полу Степаниды Гавриловны, он на информацию надеялся изо всех сил. А иначе чего ради он терпит эту грымзу?
– Чай и кофе предлагать не стану, – скользнула она темными глазищами по Иванцову.
– А я и не попрошу, – выговорил он со смиренным вздохом, хотя очень хотелось добавить: сволочь ты старая.
– Идем в гостиную!
Он пошел. Присел на краешек глубокого кресла, осмотрелся. Чисто до стерильности. Нарядно и даже богато. Но неуютно. Не обжито. Как в музее. У них с Альбиной лучше, много лучше, хотя и хозяйка она аховая. Она разбрасывает, а он следом собирает. Он готовит, она ест и нахваливает. Его все устраивало, и даже нравилось контролировать дом.
– Итак, что хотелось узнать про журналиста?
Степанида Гавриловна, сняв верхнюю одежду, осталась в сером брючном костюме и водолазке, высоко подпирающей ее отвисший подбородок. Она села на диване напротив.
– Все! – Иванцов развел руки с улыбкой.
– Чем это он так интересен, этот проныра? – Она удивленно выпятила губу. – Неприятно вел себя. Приезжал всегда по темноте. Пристраивался когда где со своим фотоаппаратом и щелкал и щелкал без конца.
– Что щелкал, простите?
– Да соседский двор. Вдову эту с ее мамашей малахольной.
Она брезгливо скривила бесцветные губы, и у Иванцова заныло в груди. Неужели и их терпеть не может? Может, эта неприязнь подвигнет ее на болтливость?
– А чего их фотографировать? – с осторожным недоумением, будто у самого себя, спросил Иванцов. – Люди как люди.
– Ага! Да! Видела я, в чем эти люди впервые сюда пришли. И в чем сейчас отсюда выходят!
– Не понял? – Иванцов округлил глаза.
– Вдова эта точно была из проституток! Точно!!! Явилась в первый раз почти без юбки, на платформе, с губами, как у макаки зад! И мамаша в вязаной кофте и с пакетом! Тьфу! А покойничек то, дурак дураком, прыгает вокруг них, двери открывает. Ой! – Степанида Гавриловна стукнула себя в грудь сухоньким кулаком. – Нашел дам из высшего общества! Подзаборные они, точно подзаборные! Но за это и поплатился! Допрыгался. Ушел на тот свет молодым бугаем. Так, дурак дураком!
И она, выдав невероятно длинную тираду, замкнулась. Сверлила Иванцова недобрым взглядом и молчала.
– А чего же вдруг журналисту понадобилось снимать, а? – снова, будто мысли вслух, проговорил задумчиво Иванцов. – Ладно, компромат бы собирал для живого мужа. Мужа нет, помер. Чего ему нужно то было?
– Не знаю, – отрезала Степанида Гавриловна и нетерпеливо глянула на дверь. – И знать не желаю! Они – журналисты эти – вечно носы свои суют в чужие дела, за что потом по голове и получают!
– Что??? – Иванцов сорвался с кресла, будто нащупал задом сто три иголки. – Он таки получил?!
– Не знаю! – зло оборвала его любопытство хозяйка. – Отстань!!!
– Вот уж нет, Степанида Гавриловна! Вот уж не отстану! И если понадобится, ночевать у вас тут останусь, пока вы мне всего не расскажете.
– Чего всего? Чего всего??? – Она испуганно отпрянула от Иванцова, вжимаясь в диванную спинку. – Я полицию вызову!
– Я сам полиция! – взревел он.
– И что? У вас сейчас по голове не гладят за нарушения!
– А за утаивание сведений у нас даже в тюрьмы сажают, понятно?!
Он ее таки додавит! Он не уйдет сегодня ни с чем, как в прошлый раз! В конце концов, сколько будет им с Альбиной мешать это гиблое дело?! Сколько будет меж ними витать дух погибшего Влада?
– В тюрьму… – эхом повторила Степанида Гавриловна, прижимая к груди оба сжатых кулака. Взгляд ее заметался испуганно, потерянно. Она всхлипнула вдруг и пробормотала: – Так и знала… Так и знала, что и на мне лежит проклятие. Видать, на роду у нас написано: иметь проблемы из за соседей.
– Вы можете совершенно спокойно этих проблем избежать, – вполне миролюбиво продолжил Иванцов, присаживаясь к ней на диван. – Просто расскажите, что знаете.