Оборванные нити. Том 1 - читать онлайн книгу. Автор: Александра Маринина cтр.№ 66

— С чего ты это взяла? — огрызнулся Сергей. — Я не лезу в лечебный процесс. Я не клиницист. И твой этот Лукинов тоже никого не лечит, так что…

— Сережа, не надо думать, что ты на этом свете самый умный, — жестко проговорила Юлия Анисимовна. — Ты комментировал действия педиатров в своих показаниях, которые давал следователю. Причем ты выражался таким образом, что твои нападки касались не одного конкретного педиатра, а всех огульно. И теперь это всем известно.

Сергей прищурился, глядя на мать.

— Откуда, интересно? Разве протоколы моих допросов опубликованы в прессе? С каких это пор ты стала верить досужим сплетням?

Но чувствовал он себя не очень уверенно. Потому что действительно говорил все это следователю со строгим сосредоточенным лицом. Он совершенно не думал в тот момент ни о врачебной этике, ни о корпоративных интересах, ни об общепринятых принципах поведения с коллегами. Он думал только о том, что есть люди, которые наживаются на здоровье маленьких детей. И хотел положить этому конец. И все-таки… Как мама узнала?

Юлия Анисимовна достаточно хорошо знала своего сына, чтобы поддаться на его простенькую уловку. А уж об аппаратных играх и всевозможных хитрых вариантах коррупционного поведения она знала практически все, ибо круг ее знакомств был настолько обширен, что не было, пожалуй, такой сферы, о какой завкафедрой педиатрии профессор Саблина не имела бы информации. Поэтому объяснение, которое услышал Сергей на свой вопрос, не вызвало у него сомнений.

Потому что есть люди, которые готовы платить деньги за то, чтобы узнать содержание документов в уголовном деле. И, конечно же, есть люди, готовые эти деньги взять. На всех уровнях. Я имею в виду уровень и того, кто платит, и того, кто берет. Если твой следователь показался тебе приличным и честным человеком, это не означает, что все его руководство вплоть до самого верха на него похоже. Кому надо — тот узнал, что именно ты говорил на допросах. И рассказал об этом тому, кому посчитал нужным. Информация разошлась, обросла подробностями и выдумками, несуществующими деталями и не произнесенными тобой словами. С этим теперь уже ничего поделать нельзя. А под ударом оказались мы с папой и Бондари, которые ни в чем не виноваты, но тоже имеют массу проблем из-за того, что под Лукиновым кресло зашаталось. Ты никогда не умел смотреть вперед хотя бы на один шаг. Ты всю жизнь сначала делаешь, потом думаешь, потому что уверен в собственной непогрешимости и в том, что ни при каких условиях не можешь совершить ошибку. Ты хотя бы представляешь себе, что будет, если для Лукинова все обойдется?

— Ничего не будет, — буркнул Сергей. — Он останется на своем месте, и все довольны.

— Господи! — Юлия Анисимовна повысила голос до крика. — Кто доволен?! Кто, скажи мне?! Лукинов остается на своем месте и начинает сводить счеты с тем, кто всю эту кашу заварил. То есть с тобой. Лично с тобой, экспертом Сергеем Саблиным из Московского Городского Бюро судмедэкспертизы. Ты что же, думаешь, что он утрется и промолчит? Проглотит? Или проявит благородство и простит тебя, идиота? Да он одним движением пальца расправится и с тобой, и с папой, и со мной. А если он знает, что ты крутишь многолетний роман с Оленькой Бондарь, то и ее не пощадит, потому что будет думать, что раз она твоя любовница, то все знала и во всем поддержала тебя. Ты этого добиваешься?

Вместо диалога получался монолог, Сергей пытался вставить какие-то слова, что-то объяснить, но логичной аргументации не получалось: когда он сильно злился, то утрачивал способность мыслить ясно и последовательно. Он мямлил что-то отрывочное, с отчаянием осознавая, что мать не права, но он не в состоянии ей противостоять. Что-то надломилось внутри, лишая его сил и обычной остроты ума.

В итоге он ушел, хлопнув дверью, так и не сказав решающего слова.

Темная глухая злоба на мать и на собственное интеллектуальное бессилие бушевала в нем, ища выхода, и Сергей поехал к Ольге. Поехал без предупреждения, без приглашения. Ключи от ее квартиры у него были.

Ольга оказалась дома. Он не дал ей произнести ни одной фразы, прямо с порога обрушившись на нее с упреками. Дескать, вся ее семейка пригрелась под крылышком у подонка, а теперь его, Саблина, обвиняют в том, что он своими действиями разрушает благополучие мерзавца Лукинова и всех, кому он покровительствует.

— У него руки по локоть в крови, а вы с этих рук корм берете и нахваливаете! — орал он, нимало не смущаясь тем, что стены в доме были не особо толстыми, обеспечивая превосходную слышимость, о чем он, естественно, давно знал. — Мне мать устроила скандал, я с родителями разругался из-за вас и вашего Лукинова. Давай теперь еще ты меня выгони — и я буду абсолютно счастлив!

Ольга ни разу не перебила его, слушала внимательно, подперев щеку ладонью, словно он не скандалил и не претензии предъявлял, а читал вслух интересную книгу. Ее белокожее лицо, обрамленное темными густыми кудрями, было невозмутимым, ни один мускул не дрогнул. Даже ресницы, необыкновенно густые и длинные, казалось, замерли, обрамляя миндалевидные глаза, неподвижно уставившиеся на Сергея.

Постепенно он выпускал пар и остывал. Наконец запал мрачной злобы иссяк, и Сергей умолк, сердито уперевшись глазами в стоящую на плите медную джезву. Свет лампочек трехрожковой люстры отражался и подрагивал на ее изогнутом боку, танцуя затейливыми пятнышками. Плита… Джезва… Они с Ольгой сидят на кухне. Как они здесь оказались? Почему? Он отчетливо помнил, как поднимался в лифте, как открывал дверь, как вошел и начал говорить… А теперь он сидит на кухне за столом, без куртки, на ногах тапочки без задника, которые Оля сама купила и подарила ему в день первого свидания в этой квартире, и перед ним на столе чашка, изящная белая с синей «сеточкой» чашка ломоносовского фарфора с остатками кофе. Он ничего не помнил. Он ничего не замечал. Он полностью погрузился в свою ярость, в свои слова, в свою ненависть, в свою обиду, в желание выплеснуть ее хоть куда-нибудь. Господи, что он наговорил Ольге? В чем упрекал ее? В чем обвинял?

Он не мог собраться с мыслями и вспомнить. Он чувствовал только глубокое отчаяние и такую же глубокую опустошенность.

Ольга налила себе еще кофе, вымыла пустую джезву и убрала ее в навесной шкаф. Снова села за стол, помолчала, потом мягко улыбнулась.

— Саблин, я не поняла, ты что, пугаешь меня? Ты думаешь, я начну плакать и умолять тебя не давать больше никаких показаний против нашего родственника? А в суде от всего отказаться? Ты думаешь, я начну просить тебя не портить карьеру моим родителям? Или ты, может, думаешь, что я за свою карьеру сильно переживаю? Как мне трактовать твое эмоциональное выступление? Ты только скажи, как надо, я так и сделаю. Я же послушная девочка.

В ее низком голосе звучала неприкрытая ирония. Сергей понял, наконец, что что-то пошло не так. Не так, как он ожидал, как прогнозировал. Впрочем, с Ольгой Бондарь любые прогнозы были смешны и наивны: таких людей, как она, он не понимал, не чувствовал и не умел предвидеть их реакции и поступки. Ольга была слишком «не такая», слишком непохожая на самого Саблина, слишком отличная от него. Сергей, как ни пытался, так и не научился за шесть лет угадывать, о чем она думает и что собирается сделать или сказать. Он просто любил ее.