Двадцать лет спустя - читать онлайн книгу. Автор: Александр Дюма cтр.№ 59

– Да, но что скажет на это муза, – заметил Арамис самым медовым голосом, – которая любит золотую середину? Потому что

Si Virgilio puer aut tolerabile desit

Hospitium, caderent omnes a crinibus hydrae. [12]

– Отлично! – сказал Скаррон, протягивая руку мадемуазель Поле. – Но хоть я и лишился моей гидры, при мне по крайней мере осталась львица.

В этот вечер все еще более обычного восхищались остротами Скаррона. Все-таки хорошо быть притесняемым. Г-н Менаж приходил от слов Скаррона прямо в неистовый восторг.

Мадемуазель Поле направилась к своему обычному месту, но, прежде чем сесть, окинула всех присутствующих взглядом королевы и на минуту остановила его на Рауле.

Атос улыбнулся.

– Мадемуазель Поле обратила на вас внимание, виконт, – сказал он. – Пойдите, приветствуйте ее. Будьте тем, что вы есть на самом деле, то есть простодушным провинциалом. Но смотрите не вздумайте заговорить с нею о Генрихе Четвертом.

Виконт, краснея, подошел к «львице» и вмешался в толпу мужчин, теснившихся вокруг нее.

Таким образом составились две строго разграниченные группы: одна из них окружала Менажа, другая – мадемуазель Поле. Скаррон присоединялся то к той, то к другой, лавируя между гостями в своем кресле на колесиках с ловкостью опытного лоцмана, управляющего судном среди рифов.

– Когда же мы поговорим? – спросил Атос у Арамиса.

– Подождем. Сейчас еще мало народу, мы можем привлечь внимание.

В эту минуту дверь отворилась, и лакей доложил о приходе г-на коадъютора.

Все обернулись, услышав это имя, которое уже становилось знаменитым.

Атос тоже взглянул на дверь. Он знал аббата Гонди только по имени.

Вошел маленький черненький человечек, неуклюжий, близорукий, не знающий, куда девать руки, которые ловко справлялись только со шпагой и пистолетами, – с первого же шага он наткнулся на стол, чуть не опрокинув его. И все же, несмотря на это, в лице его было нечто величавое и гордое.

Скаррон подъехал к нему на своем кресле. Мадемуазель Поле кивнула ему и сделала дружеский жест рукой.

– А! – сказал коадъютор, наскочив на кресло Скаррона и тут только заметив его. – Так вы попали в немилость, аббат?

Это была сакраментальная фраза. Она повторялась сто раз в продолжение сегодняшнего вечера, и Скаррону приходилось в сотый раз придумывать новую остроту на ту же тему. Он едва не растерялся, но собрался с силами и нашел ответ.

– Господин кардинал Мазарини был так добр, что вспомнил обо мне, – сказал он.

– Великолепно! – воскликнул Менаж.

– Но как же вы теперь будете принимать нас? – продолжал коадъютор. – Если ваши доходы уменьшатся, мне придется сделать вас каноником в соборе Богоматери.

– Нет, я вас могу подвести!

– Значит, у вас есть какие-то неизвестные нам средства?

– Я займу денег у королевы.

– Но у ее величества нет ничего, принадлежащего лично ей, – сказал Арамис. – Ведь имущество супругов нераздельно.

Коадъютор обернулся с улыбкой и дружески кивнул Арамису.

– Простите, любезный аббат, вы отстали от моды, и мне придется вам сделать подарок.

– Какой? – спросил Арамис.

– Шнурок для шляпы.

Все глаза устремились на коадъютора, который вынул из кармана шнурок, завязанный каким-то особым узлом.

– А! – воскликнул Скаррон. – Да ведь это праща!

– Совершенно верно, – сказал коадъютор. – Теперь все делается в виде пращи – а ла фронда. Для вас, мадемуазель Поле, у меня есть веер а ла фронда, [13] вам, д’Эрбле, я могу рекомендовать своего перчаточника, который шьет перчатки а ла фронда, а вам, Скаррон, своего булочника, и притом с неограниченным кредитом. Он печет булки а ла фронда, и превкусные.

Арамис взял шнурок и обвязал им свою шляпу.

В эту минуту дверь отворилась, и лакей громко доложил:

– Герцогиня де Шеврез.

При имени герцогини де Шеврез все встали.

Скаррон торопливо подкатил свое кресло к двери, Рауль покраснел, а Атос сделал Арамису знак, и тот сейчас же отошел в амбразуру окна.

Рассеянно слушая обращенные к ней со всех сторон приветствия, герцогиня, по-видимому, искала кого-то или что-то. Глаза ее загорелись, когда она увидела Рауля. Легкая тень задумчивости легла на ее лицо при виде Атоса, а когда она заметила Арамиса, стоящего в амбразуре окна, она вздрогнула от неожиданности и прикрылась веером.

– Как здоровье бедного Вуатюра? – спросила она, как бы стараясь отогнать нахлынувшие мысли. – Вы ничего не слыхали о нем, Скаррон?

– Как! Вуатюр болен? – спросил дворянин, беседовавший с Атосом на улице Сент-Оноре. – Что с ним?

– Он сел играть в карты, – сказал коадъютор, – по обыкновению, разгорячился, но не мог переменить рубашку, так как лакей не захватил ее. И вот бедный Вуатюр простудился и лежит при смерти.

– Где он играл?

– Да у меня же. Нужно вам сказать, что Вуатюр поклялся никогда не прикасаться к картам. Через три дня он не выдержал и явился ко мне, чтобы я разрешил его от клятвы. К несчастью, у меня в это время был наш любезный советник Брусель, и мы были заняты очень серьезным разговором в одной из самых дальних комнат. Между тем Вуатюр, войдя в приемную, увидал маркиза де Люинь за карточным столом в ожидании партнера. Маркиз обращается к нему и приглашает сыграть. Вуатюр отказывается, говоря, что не станет играть до тех пор, пока я не разрешу его от клятвы. Тогда Люинь успокаивает его обещанием принять грех на себя. Вуатюр садится за стол, проигрывает четыреста экю, выйдя на воздух, схватывает сильнейшую простуду и ложится в постель, чтобы уже больше не встать.

– Неужели милому Вуатюру так плохо? – спросил Арамис из-за оконной занавески.

– Увы, очень плохо! – сказал Менаж. – Этот великий человек, по всей вероятности, скоро покинет нас – deseret orbem. [14]

– Ну, он-то не умрет, – резко проговорила мадемуазель Поле, – и не подумает даже. Он, как турок, окружен султаншами. Госпожа де Санто прилетела к нему кормить его бульоном, госпожа Ла Ренадо греет ему простыни, и даже наша приятельница, маркиза Рамбулье, посылает ему какие-то отвары.

– Вы, однако, не любите его, моя дорогая парфянка, – сказал, смеясь, Скаррон.

– Какая ужасная несправедливость, мой милый больной! – воскликнула мадемуазель Поле. – У меня к нему так мало ненависти, что я с удовольствием закажу обедню за упокой его души.