Графиня де Шарни. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Александр Дюма cтр.№ 93

Эта гвардия — страшное оружие в руках королевской власти: ведь по приказу короля она может выступить против Собрания, окружить Манеж, арестовать представителей народа или перестрелять их всех до единого. Или и того лучше: она может взять короля, выйти с ним из Парижа, проводить его к границе и устроить второй Вареннский побег, на сей раз успешный!

Вот почему 22 мая, то есть три недели спустя после двойного поражения при Турне и Кьеврене, Петион, новый мэр Парижа, получивший это назначение благодаря влиянию королевы, тот самый, что привез королеву из Варенна в которому теперь она оказывает покровительство из ненависти к тому, кто позволил ей убежать, этот самый Петион обратился с письмом к командующему Национальной гвардией, в котором открыто выразил свои опасения по поводу возможного отъезда короля и посоветовал установить наблюдение, не спускать глаз и усилить патрулирование окрестностей…

За кем установить наблюдение? С кого не спускать глаз? Об этом Петион не говорит ничего.

Зачем усилить патрулирование окрестностей? То же молчание.

Да и зачем называть в письме Тюильрийский дворец я короля?

За кем обычно устанавливают наблюдение? За врагом!

Вокруг чего усиливают патрулирование? Вокруг вражеского лагеря!

Где находится вражеский лагерь? В Тюнльрийском дворце.

Кто враг? Король.

Таким образом, основной вопрос поставлен.

Петион, адвокатишка из Шартра, сын прокурора, задает его потомку Людовика Святого, потомку Людовика XIV, королю Французскому!

И король Французский на это жалуется, ибо понимает, что голос Петиона звучит громче его собственного; он жалуется на это в письме, которое департаментская директория приказывает расклеить на стенах Парижа.

Однако Петион ничуть этим не смущен; он оставляет его без ответа; он повторяет свое приказание.

Итак, истинный король — Петион.

Ежели вы в этом сомневаетесь, у вас будет случай несколько позднее в этом убедиться.

В своем докладе Базир требует упразднить конституционную гвардию короля и арестовать ее командующего, господина де Бриссака.

Железо было горячо, и жирондисты ковали его, будучи умелыми кузнецами.

Для них это был вопрос жизни и смерти.

В тот же день был принят декрет о роспуске конституционной гвардии и аресте герцога де Бриссака, а охрана Тюильрийского дворца была поручена Национальной гвардии.

О Шарни, Шарни! Где ты? В Варение ты едва не отбил королеву всего с тремястами всадниками; что бы ты сказал, окажись ты в Тюильри во главе шести тысяч человек?

А Шарни был счастлив, позабыв обо всем на свете в объятиях Анд ре.

Читатели, несомненно, помнят о том, как де Грав подал в отставку; король воспротивился такому решению, Дюмурье также не принял этой отставки.

Дюмурье стремился сохранить де Грава, потому что тот был ему предан; и он действительно его оставил в кабинете министров; однако когда стало известно об упомянутом нами двойном поражении, ему пришлось пожертвовать своим военным министром.

Он отказался от его услуг, бросив, таким образом, кость якобинскому Церберу и заставив его замолчать.

На его место он взял полковника Сервана, бывшего королевского пажеского надзирателя, которого он предлагал королю с самого начала.

Разумеется, Дюмурье и сам не представлял, какого человека он выбрал себе в коллеги и какой удар этот господин нанесет монархии.

Пока королева, сидя в мансарде Тюильрийского дворца, вглядывалась вдаль в надежде увидеть долгожданных австрийцев, другая женщина выжидала в своей скромной гостиной на улице Генего.

Одна олицетворяла контрреволюцию, другая — революцию.

Читатели, несомненно, догадались, что речь пойдет о г-же Ролан.

Именно она способствовала назначению Сервана министром, точно так же как г-жа де Сталь покровительствовала в этом Нарбону.

Женская рука чувствуется повсюду в событиях трех ужасных годов: 91-го, 92-го, 93-го.

Серван дни напролет просиживал в гостиной г-жи Ролан; как все жирондисты, вдохновительницей, светочем, Эгерией коих она являлась, он черпал силы в ее неутомимой душе.

Поговаривали, что она была любовницей Сервана: она не опровергала этих слухов и, будучи чиста перед самой собой, лишь улыбалась в ответ на клевету.

Она видела, как ее супруг возвращается домой изможденным после борьбы: он чувствовал, что стоит на краю пропасти вместе со своим коллегой Клавьером, однако ничего еще не было известно наверное; ему казалось, что еще можно все поправить.

В тот вечер, когда Дюмурье пришел предложить Ролану портфель министра внутренних дел, тот поставил свои условия.

— У меня нет ничего, кроме честного имени, — сказал он, — и я хочу, чтобы моя работа в кабинете министров не повредила моей репутации. Пусть на всех заседаниях совета министров присутствует секретарь и ведет протокол: таким образом, будет понятно, изменю ли я хоть раз патриотизму и свободе.

Дюмурье согласился; он чувствовал необходимость в том, чтобы прикрыть свое непопулярное имя жирондистским плащом. Дюмурье был из тех, кто всегда готов наобещать с три короба, но исполнить лишь то, что было выгодно им самим.

Итак, Дюмурье не сдержал своего обещания, а Ролан тщетно требовал секретаря.

Не добившись тайного архива, Ролан решил прибегнуть к помощи газет.

Он основал газету «Термометр»; однако он и сам отлично понимал, что бывают такие заседания совета, когда огласка равносильна предательству родины.

Назначение Сервана было ему на руку.

Но этого оказалось недостаточно: будучи нейтрализован генералом Дюмурье, совет бездействовал.

Законодательное собрание только что нанесло удар — оно распустило конституционную гвардию и арестовало Бриссака.

Вечером 29 мая Ролан возвратился домой вместе с Серваном и принес эту новость.

— Что сделали с распущенной гвардией? — поинтересовалась г-жа Ролан.

— Ничего.

— Так солдаты предоставлены самим себе?

— Да; их лишь обязали сдать синюю униформу.

— Они завтра же наденут красные мундиры и превратятся в швейцарцев.

И действительно, на следующий день парижские улицы пестрели мундирами швейцарских гвардейцев.

Распущенная гвардия сменила форму, только и всего.

Солдаты оставались там же, в Париже, протягивая руки к иноземным державам, приглашая их поспешить, приготовившись распахнуть перед ними все двери.