В политике неизвестность всегда вызывает беспокойство. За исключением Кондорсе и Бриссо почти у каждого из этих людей можно было спросить: «Кто вы такой?»
В самом деле, куда девались светочи или хотя бы просто факелы Учредительного собрания? Где были Мирабо, Сиейесы, Дюпоры, Байи, Робеспьеры, Барнавы, Казалесы? Все куда-то исчезло.
Всего несколько редких седых голов можно было приметить среди этих пылких юнцов и черноволосых молодых мужчин, представлявших новую Францию.
Красивые головы, достойные революционной гильотины! Почти все они и полетели с плеч долой!
Кроме того, назревала гражданская война, чувствовалось приближение иноземных войск; все эти молодые люди были не просто депутатами; это были воины Жиронды, которые после объявления войны вызвались все до единого, от двадцатилетнего юнца до пятидесятилетнего мужчины, встать на защиту границ: Жиронда высылала свой авангард.
В этом авангарде были такие, как Верньо, Гаде, Жансоне, Фонфред, Дюко; все они составляли ядро Жиронды, давшей название известной партии, которая, несмотря на свои промахи, не может не вызывать симпатии благодаря трагической судьбе ее членов.
Родившись в огне войны, они сразу выходили, словно почуявшие схватку борцы, на кровавую арену политической битвы.
Достаточно было увидеть, как шумно они занимали свои места в Палате, чтобы почуять в них грозовое дыхание надвигавшихся 20 июня, 10 августа и 21 января.
Правого крыла более не существует вовсе: правые упразднены; следовательно, не существует и аристократов.
Все Собрание дружно объявило своими врагами аристократов и священников Если те будут оказывать сопротивление, члены Собрания получили мандат сломить его.
Что касается короля, то отношение к монарху оставили на совести депутатов; его жалеют; выражается надежда, что ему удастся избежать тройного напора — королевы, аристократии и духовенства; если же он станет их поддерживать, его сметут вместе с ними.
Бедный король! Его больше не называют ни королем, ни Людовиком XVI, ни Величеством; его зовут «исполнительной властью».
Первое, что сделали депутаты, войдя в совершенно не знакомый им зал, — стали озираться.
С каждой стороны находилось по отдельной трибуне.
— Для кого эти две трибуны? — спросили сразу несколько голосов, — Для бывших депутатов, — отвечал архитектор.
— Ого! — пробормотал Верньо. — Что это значит? Какой-то цензурный комитет! Законодательное собрание — это палата представителей нации или школьный класс?
— Давайте подождем, — предложил Эро де Сешель, — мы увидим, как поведут себя наши хозяева.
— Привратник! — крикнул Тюрио. — По мере того, как они будут входить, говорите им, что в Собрании есть человек, едва не сбросивший коменданта Бастилии вниз со стены, и что зовут его Тюрио.
Спустя полтора года этого человека называли Цареубийцей.
Первым актом нового Собрания было отправить депутацию в Тюильри.
Король имел неосторожность выслать вместо себя одного из министров.
— Господа! — объявил тот. — Король не может вас сейчас принять; приходите в три часа.
Депутаты удалились.
— Ну что? — полюбопытствовали остальные члены Собрания, видя, как скоро депутация вернулась назад.
— Граждане! — отвечал один из депутатов. — Король не готов, и у нас есть впереди три часа.
— Отлично! — крикнул с места безногий Кутон. — Воспользуемся этими тремя часами. Я предлагаю упразднить титул величество.
В ответ грянуло дружное «ура!»; титул «величество» был единодушно отменен.
— Как мы будем называть отныне исполнительную власть? — спросил чей-то голос.
— Мы будем ее называть королем французов. — отвечал другой голос. — Это вполне подходящий титул, пусть господин Капет довольствуется им.
Взгляды всех присутствовавших устремились на человека, назвавшего короля Франции господином Капетом
.
Это был Бийо.
— Пусть будет король французов! — одобрило большинство собравшихся.
— Погодите! — остановил Кутон. — У нас есть еще два часа. Я хочу внести новое предложение.
— Давайте! — закричали все.
— Я предлагаю, чтобы все встали, когда король войдет, но потом пусть все сядут и наденут шляпы.
Зал словно взорвался: крики одобрения были столь неистовыми, что их можно было принять за возмущение.
Наконец, когда вновь наступила тишина, стало понятно, что все согласны.
Предложение было принято.
Кутон взглянул на часы.
— У нас есть еще час, — молвил он. — Я хочу внести третье предложение.
— Говорите! Говорите! — раздалось со всех сторон — Я предлагаю, — продолжал Кутон слащавым голосом, который при случае мог кого угодно напугать до смерти, — я предлагаю, чтобы король сидел не на троне, а в обычном кресле.
Дружные аплодисменты не дали оратору договорить — Погодите, погодите, — поднял он руку. — Я еще не кончил.
Все сейчас же смолкли.
— Я предлагаю, чтобы кресло короля стояло слева председателя.
— Осторожно! — предупредил кто-то. — Это значило бы не только упразднить трон, но и поставить короля в зависимое положение.
В ответ грянула настоящая буря; в этих страшных аплодисментах уже слышались отголоски 20 июня и 10 августа.
— Итак, граждане, — заметил Кутон, — три часа истекли. Я благодарен королю французов за то, что он заставил себя ждать: мы не потеряли времени даром.
Депутация возвратилась в Тюильри.
На сей раз король их принял, но это уже было похоже на заговор.
— Господа! — сказал он. — Я могу прибыть в Собрание не раньше, чем через три дня.
Депутаты переглянулись.
— Стало быть, государь, это произойдет четвертого числа? — уточнили они.
— Да, господа, — отвечал король, — четвертого.
И отвернулся.
4 октября король прислал сказать, что нездоров и придет на заседание 7-го.
Это обстоятельство не помешало, однако, новому Собранию 4 числа в отсутствие короля торжественно встретить Конституцию 1791 года, то есть наиболее значительный документ, принятый предыдущим Собранием.
Ее обступили и охраняли двенадцать старейших депутатов Учредительного собрания.
— Отлично! — выкрикнул чей-то голос. — Вот они, двенадцать старцев из Апокалипсиса!
Нес Конституцию архивариус Камю; он поднялся, вместе с ней на трибуну и, показав собранию, провозгласил, подобно Моисею: