Пушкари перешли на сторону восставших. Национальная гвардия готовилась последовать их примеру; оставалось переманить швейцарцев.
Восставшие и не заметили, как истекло время, отведенное их командиром Питу г-ну Редереру, и что было уже четверть одиннадцатого.
Им было весело: так зачем же им было считать минуты?
У одного из них не было ни пики, ни ружья, ни сабли; был у него лишь шест для того, чтобы наклонять ветки, иными словами — жердь с крюком на конце.
Он обратился к своему соседу:
— А что если я подцеплю какого-нибудь швейцарца?
— Валяй! — кивнул сосед.
И вот он подцепил одного из швейцарцев своим шестом и потянул на себя.
— Клюет! — сообщил рыболов.
— Ну так и тяни потихоньку! — посоветовал другой Человек с шестом потихоньку потянул, и швейцарец перелетел из вестибюля во двор, как перелетает рыбка из реки на берег.
Это вызвало большое оживление и громкий смех.
— Еще! Давай тяни еще! — понеслось со всех сторон. Рыболов высмотрел другого швейцарца и подцепил его точно так же, как первого.
После второго он перенес во двор третьего, за третьим — четвертого, за четвертым — пятого.
Так он перетаскал бы весь полк, если бы вдруг не раздалась команда: «Целься!»
Видя, что опускаются ружья, точно и слаженно — так всегда действуют солдаты регулярных войск, — один ив наступавших, — а в подобных обстоятельствах, как правило, находится безумец, подающий сигнал к резне, — один из наступавших выстрелил из пистолета в ближайшее к нему окно дворца.
В то короткое мгновение, что отделяло команду «Целься!» от приказания «Огонь!», Питу понял, что сейчас произойдет.
— Ложись! — крикнул он своим людям. — Или вам конец!
И сам он первый бросился ничком на землю.
Однако прежде чем его совету успели последовать наступавшие, под сводами вестибюля раздалась команда «Огонь!», грянул выстрел, все заволокло дымом, и градом посыпались пули.
Плотная людская масса, — может быть, половина колонны повстанцев успела протолкаться во двор, — всколыхнулась, словно трава под порывом ветра, и, как подкошенная, покачнулась и повалилась на землю.
В живых осталось не более трети!
Уцелевшие бросились бежать и оказались под обстрелом двух линий обороны, а также засевших в примыкавших ко дворцу флигелях; и те и другие расстреливали бегущих в упор.
Стрелявшие могли бы перестрелять друг друга, если бы их не разделяла столь плотная людская завеса.
Завеса эта разорвалась на большие полотнища; четыреста человек остались лежать на мостовой, из которых триста были убиты наповал!
Сотня других, раненных более или менее тяжело, со стонами пыталась приподняться, вновь падала и тем сообщала этому полю мертвых еще более жуткий вид.
Потом мало-помалу все успокоилось, за исключением отдельных упрямцев, не желавших расставаться с жизнью, и все застыло в неподвижности.
Уцелевшие разбежались кто куда: они неслись по площади Карусели и далее — по набережной, другие — по улице Сент-Оноре, и все кричали: «Убивают! Нас убивают!»
Недалеко от Нового моста появились основные силы восставших.
Во главе войска два человека ехали верхом, а за ними поспешал третий, и хотя он шел пешком, казалось, он тоже руководил действиями повстанцев.
— Ax, господин Сантер! — закричали беглецы, узнав, благодаря огромному росту, в одном из всадников пивовара из Сент-Антуанского предместья, которому словно служил пьедесталом большущий конь фламандской породы.
— Сюда, господин Сантер! На помощь! Наших братьев убивают!
— Кто? — спросил Сантер.
— Швейцарцы! Они в нас стреляли, а мы-то ведь хотели договориться полюбовно!
Сантер обернулся к другому всаднику.
— Что вы на это скажете, сударь? — спросил он.
— Ах, черт побери! — воскликнул второй всадник с заметным немецким акцентом; это был невысокий светловолосый господин, подстриженный бобриком.
— Кажется, есть у военных такая поговорка: «Солдат должен быть там, где стрельба и канонада». Поспешим же и мы туда, где стреляют.
— С вами был молодой офицер, — обратился к бегущим третий человек, шагавший вслед за всадниками пешком. — Что-то я его не вижу.
— Он упал первым, гражданин представитель, и это большое несчастье, ведь до чего храбрый был молодой человек!
— Да, это был храбрый молодой человек! — немного побледнев, кивнул тот, кого называли представителем. — Да, это был храбрый молодой человек. И отомстить за него мы должны жестоко! Вперед, господин Сантер.
— Я думаю, дорогой Бийо, — проговорил Сантер, — что в таком важном деле необходимо призвать на помощь не только мужество, но и опыт.
— Согласен.
— Вот я и предлагаю поручить общее командование гражданину Вестерману, ведь он — настоящий генерал и друг гражданина Дантона; я первый готов ему подчиниться, как рядовой солдат.
— Как хотите, — молвил Бийо, — лишь бы мы немедленно двинулись вперед.
— Вы принимаете командование, гражданин Вестерман? — спросил Сантер.
— Принимаю, — коротко ответил пруссак.
— В таком случае — командуйте!
— Вперед! — крикнул Вестерман.
И огромная колонна, остановившаяся было на несколько минут, снова двинулась в путь.
В ту минуту, как ее авангард выходил на площадь Карусели через калитки улицы Эшель и через набережную, дворцовые часы пробили одиннадцать.
Глава 31. ОТ ДЕВЯТИ ЧАСОВ ДО ПОЛУДНЯ
Возвратившись во дворец, Редерер наткнулся на камердинера, разыскивавшего его по поручению королевы; Редерер и сам не прочь был с ней переговорить, понимая, что в эти мгновения именно она представляла во дворце истинную силу.
Он очень обрадовался, когда узнал, что она ждет его в укромном месте, где они могли бы поговорить с глазу на глаз и без помех.
Он поспешил подняться вслед за Вебером.
Королева сидела у камина, повернувшись к окну спиной.
Услыхав, как отворяется дверь, она торопливо обернулась.
— Ну что, сударь?.. — спросила она, не уточняя, что именно ей хотелось бы от него узнать.
— Королева изволила меня вызвать? — отозвался он.
— Да, сударь; вы — одно из первых должностных лиц в городе; ваше присутствие во дворце — надежная защита для монархии; вот почему я хочу у вас спросить, на что мы можем надеяться и чего нам следует опасаться.