Сегодня утром ученики опять огорчили его. Один из них пересолил рис, и эта мелочь произвела неожиданный эффект среди членов общины. Новенький встал и заявил, что попробовал съесть пересоленный рис, и в результате его посетило озарение.
— Что же ты сумел осознать? — спросил, на свою беду, Нангаван.
— Жизнь — это маразм! — заявил молодой адепт. — Просто жить, как я жил раньше, — это все глубже погружаться в маразм и деградировать. Поэтому я решил уйти от жизни и поселиться в гоpax. Но что я вижу? То, от чего я пытался уйти, настигло меня здесь.
— Объясни подробнее…
— Что тут объяснять? — с пугающим равнодушием произнес новенький и высыпал испорченный рис на голову соседа. — Разве не маразм питаться такой гадостью? Да еще и делать вид, что испытываешь неизъяснимое блаженство. Я больше не желаю притворяться! Буду говорить то, что думаю, и делать то, что мне хочется!
По окончании своего монолога он встал из-за стола и вышел вон. Все остальные, за исключением обсыпанного рисом ученика, уставились на Нангавана, ожидая от него разрешения ситуации. Пострадавший же усиленно отряхивался, сопровождая сие действие возмущенным ворчанием.
Гуру опешил. Никакое смирение не поможет, если каждый будет позволять себе подобное безобразие. Однако как же быть? Он изо всех сил старался сохранить невозмутимое выражение лица. Поскольку ничего вразумительного в голову не приходило, Нангаван принялся петь мантры. Это произвело впечатление. Постепенно шраваки, один за другим, начали ему подтягивать. Так, в пении мантр, они провели время до обеда.
— Трапезы не будет до завтрашнего утра, — объявил гуру. — Нам следует очиститься. Накопилось слишком много негативной энергии.
Дабы усмирить свою собственную гордыню, он отправился пилить дрова. Уже вторую ночь над горами висели сизые тучи, шел снег. В доме стало холодно, так как из экономии топили только одну печь. Неплохо бы затопить обе.
Во дворе с угрюмым видом ходил вперед-назад, заложив руки за спину, виновник утреннего скандала.
— Пойдем со мной, Женя, — ласково сказал Нангаван.
— Зачем?
— Поможешь мне пилить дрова.
— Маразм! — в очередной раз с глубокой убежденностью произнес Женя, но поплелся за Учителем.
Дрова пилили молча, складывали в поленницу.
— У меня дома паровое отопление, — вдруг сказал новенький. — А я тут пилю дрова. Маразм!
— Хорошо, — кивнул головой Нангаван. — Что, по-твоему, не маразм?
— Все маразм! Абсолютно все…
— Хм… интересно…
— Да врете вы! — беззлобно произнес Женя. — Только вот зачем, не пойму? Ничего вам не интересно. Вам все надоело до чертиков! И мы, и холод, и дрянная еда, и отсутствие удобств, и эти горы… все! А вы делаете вид, будто получаете какое-то просветление. Что это вообще такое — просветление? А? Объясните мне.
Нангаван молча складывал напиленные дрова.
«Просветление — это когда знаешь, чего хочешь, — думал он. — Вот Иисус знал. Будда знал. А я не знаю, и этот мальчик не знает. И мои ученики не знают…»
— Молчите? — усмехнулся новенький. — Правильно делаете. Разве притворяться не маразм? Боже! Какая гнусность эта ваша жизнь!
Он обхватил голову руками и пошел прочь. Гуру же молча уселся на сложенные дрова и тяжело вздохнул.
«Пойду ночью на Гору, как делал Иисус, — решился он. — И попрошу просветления. Или хотя бы способности творить чудеса. Должен же я как-то убеждать этих мальчиков? Впрочем, зачем? Какое мне дело до них? В этом и заключается правда. Я забочусь о себе, собираюсь кормить свое эго собственной исключительностью. Быть лучше других! Вот и все мое стремление».
Нангаван сидел на поленнице, пока не замерз. Он занимался самоедством и покаянием. Но так и не смог избавиться от желания пойти на Гору ночью. Он еще никогда не беседовал с Духом Гор под звездами.
«Как странно я назвал Его, — удивился гуру. — Дух Гор! Прямо язычество какое-то».
Вернувшись в дом, Нангаван застал своих учеников в разгаре очередного «духовного» спора.
— Как же я, по-твоему, должен растопить печь, не пользуясь умом? — возмущался один из шраваков — тоненький, лысый паренек по имени Криш.
Кришем его прозвали потому, что он примкнул к общине после долгого «преданного служения» Кришне. От кришнаитов их последователь вынес стойкое отвращение к мясной пище, потребность постоянно перечитывать «Бхагават-Гиту» и пользоваться к месту и не к месту цитатами из сей мудрой книги.
— Раз ты все еще не можешь избавиться от своего ума, значит, ты не достиг высшего понимания, — глубокомысленно заявил Хаким, в меру упитанный мужчина азиатского происхождения.
Он был суфием
[18]
и весьма почитал восточную поэзию. Нангаван встретил Хакима в Москве, на представлении тибетских монахов. Там они познакомились и подружились. Оказалось, что у них много общего.
— А ты, значит, представитель высших сфер! — с сомнением произнес Криш, пытаясь развести огонь в отсыревшей печи, которой давно не пользовались. — Зачем же тебе постоянно таскать с собой стихи Омара Хайяма?
— Стихи — это плоды творчества. Они — песня души, а не ума!
— Да, но чтобы их читать, тебе приходится использовать ум, — не сдавался Криш. — Ведь складывать буквы в слова тебя научили в школе.
Хаким не нашелся что ответить и просто отвернулся, изображая снисходительную терпимость.
— Я пытался совершенно отключить ум, — вмешался ученик, которого новенький утром обсыпал рисом. — У меня ничего не получилось. Я варил рис, пользуясь трансцендентным
[19]
сознанием, и… пересолил его. В результате все остались голодными.
Остальные шраваки согласно закивали.
— Учитель, — скрывая улыбку, обратился к Нангавану новенький. — Рассудите нас. Если мы не отключаем ум, то пребываем в низших вибрациях. Тогда как если мы его отключаем, то у нас ничего не выходит. Рис оказывается негодным, печь не разжигается, дрова сырые, а в доме царят холод и беспорядок. Разве это правильно?
Нангаван обвел взглядом своих учеников. Все они уставились на него, ожидая ответа.
— «Когда мягкий дождь орошает мою душу, я вижу Будду, не видя. Когда лепесток цветка тихо опадает, я слышу голос Будды, не слыша», — негромко произнес он.
В доме воцарилась тишина. Ученики обдумывали сказанное. А Нангаван мысленно благодарил своего старого Учителя, который неоднократно напоминал ему: «Если тебе задали вопрос, а ты не знаешь ответа… скажи что-нибудь непонятное. Пусть ученики подумают. Пока они сообразят, что ты сказал, они успеют забыть, о чем они спрашивали».