— Тогда почему же вы за него вышли?
Руль крутнулся в ее руках, Глория вернула его на место.
— Этак мы скоро с дороги слетим, — пробормотала она.
— Отвечать вы не обязаны, — заметил Карлос.
— Отчего же, отвечу, — сказала она. — Потому что была одинока.
— Это хорошая причина, — согласился он.
— Нет. Нисколько. Для брака — самая худшая.
Он кивнул.
— После того как умерла моя мать, — сказала Глория, — я целый месяц была сама не своя. И когда познакомилась с Реджи, подумала, что он — именно тот, кто мне нужен. Полицейский — с ним я буду в безопасности. То, что без пистолета он производит впечатление куда менее волнующее, я поняла гораздо позже.
Карлос усмехнулся.
— Развод сильно помог мне, — сказала Глория. — Я сумела взять себя за шиворот и как следует встряхнуть.
— Выходит, и от брака бывает прок.
— Разумеется, и, по крайней мере, развод показал, что Реджи ошибся, сказав, что мне будет его не хватать.
— Где вы с ним познакомились?
— Одного из моих ближайших соседей обвинили в хранении наркотиков, а расследование проводил Реджи. Это было месяца через три после смерти Мамы. Он пришел, чтобы задать мне несколько вопросов, а ушел с номером моего телефона.
— Вы сами его дали? — спросил Карлос.
— Я думала, что при расследованиях так полагается.
Он засмеялся.
— А вы женаты не были? — спросила Глория. И тут же вспомнила, что уже задавала этот вопрос и Карлос отвечать на него отказался. Она собралась извиниться, но он сказал:
— Обычно я с трудом проникаюсь доверием к человеку. Думаю, вы можете понять почему.
— Простите.
— Прощения просить не надо, извиняться тоже, а вот понять постарайтесь. — Он поерзал на сиденье. — Переехав в Мехико, я познакомился с замечательной женщиной.
— Как ее звали?
Он улыбнулся:
— Глория.
Машина слегка вильнула.
— Упс, — произнесла Глория, выправляя руль.
— Я знаю, — сказал он. — Смешно.
— И… э-э… как вы с ней познакомились?
— На вечеринке у моего друга. Одно цеплялось за другое, и я опомниться не успел, как она говорит: давай поженимся, заведем детей. Я согласился. Я хотел этого. Мы даже церковь успели выбрать.
А за день до назначенной нами встречи со священником умерла бабушка. Понятно, что встречу пришлось отменить. Я поехал на север, чтобы устроить похороны.
Глория поехала со мной. И на всем пути — туда и обратно — мы ни слова о браке не произнесли. Да и о бабушке тоже. Знакомы они не были, так что Глории и сказать о ней было нечего. Так, переговаривались о всякой ерунде. И я почувствовал, что вообще разговаривать с ней не могу. Сидел один, хоть она и сидела рядом.
Чтобы разрушить твои представления о человеке, довольно одного плохого дня. Ты видишь его в трудной ситуации и видишь, что ведет он себя совершенно неправильно. Говорит глупости, не так к тебе прикасается, раздражает тебя каждым своим жестом и поступком. И едва ты начинаешь думать об этом — если только не останавливаешь такие мысли сразу, — будь уверен: до катастрофы уже рукой подать.
Вскоре после нашего возвращения в Мехико она заговорила о том, что надо бы снова условиться со священником о встрече. Это было последним из того, что занимало тогда мою голову. Я сказал, что не желаю венчаться в этой церкви. Мы поссорились — сильнее, чем когда-либо прежде. И выяснилось, что каждый из нас уже успел много чего напридумывать о другом, обзавелся, так сказать, средствами нападения. В ту ночь все и кончилось.
Следующие несколько лет я потратил на то, чтобы спиться.
Являлся на работу все в худшем и худшем виде. Работу-то я выполнял, но мой босс видел, к чему дело идет. В конце концов он вызвал меня к себе, сказал, что от всего, к чему я прикасаюсь, несет бухлом. И не сходя с места уволил.
Вечером я приехал к его дому, намереваясь сломать ему нос. Звучит смехотворно, но, если ты пьешь большую часть твоей взрослой жизни, что-то вроде этого начинает казаться тебе весьма и весьма осмысленным.
Дверь открыла его жена, и весь мой боевой задор улетучился, я понес какую-то чушь. Мы были знакомы не первый день, и она уже знала, что произошло.
Она впустила меня в дом, дала мне таблетку аспирина и позвала Эдди. А тот велел мне обратиться к «Анонимным алкоголикам».
Я сказал: «Давай догадаюсь: ты ходил к ним, и они спасли тебе жизнь».
«Нет, — ответил он. — Но и тот говнюк, который задавил мою сестру, к ним тоже не ходил».
Рассказывать мне на этот счет особенно нечего, кроме одного: мне они помогли. Для многих и многих это никогда не кончается, им приходится до самой смерти таскаться туда каждую неделю. Стоит убрать из-под них страховочную сеть — и они рушатся на землю. Мне таких людей жалко. У них разлажен обмен веществ. Я устроен иначе. Я пил, потому что стремился хоть немного забыться. У меня слишком хорошая память. А это скорее проклятие, чем благословение.
— Я знаю, о чем вы говорите, — сказала Глория.
Вихрь пыли завивался вокруг машины, она словно плыла под безмолвной, коричневатой водой.
Карлос продолжал:
— Мне достался хороший куратор. Понимавший, что двух одинаковых пьяниц не бывает. Когда я сказал ему, что не хочу больше приходить на собрания, он ответил: «Я думаю, у тебя все сложится хорошо». Для меня важно было услышать такие слова. И в особенности услышать их от него, потому что он-то был как раз из тех выпивох, которым никогда не удается уйти из АА.
Карлос выпрямился, и Глория увидела, что рубашка его прилипла к спине.
— Мое потерянное десятилетие.
— Да, — согласилась она.
— Наподобие вашего, — прибавил он.
Пауза.
— Скоро приедем, — сказала Глория.
Глава двадцать вторая
Карлос спросил:
— А это тот город?
Насколько могла судить Глория, все здесь осталось прежним, вплоть до пыли на вывесках магазинов. Улицы были все так же пусты; Е в CINE все так же отсутствовало; изготовители надгробий все так же воевали один с другим. Она заглянула в витрины, чтобы выяснить, не случилось ли по обе линии фронта каких перемен. Г. Лопец-Каравахаль явно укрепил свои позиции. Его столбцы желтой бумаги умножились и стеснились, обзаведясь сходством с бамбуковой рощей.
— Местная индустрия, — сказала Глория.
Они неторопливо направились к кинотеатру.
— Здесь и находится полицейский участок? — удивился Карлос.