Впрочем, это только так говорится – полжизни. Он, Долгов,
врач и понятия не имеет, сколько это – полжизни! Может, сорок лет, а может, сорок
минут! Или секунд.
Может быть, позвонить ей? Поплакаться? Сказать, что сил
больше нет? Что сегодня ему сообщили, что он больше не годится для работы,
которая была и смыслом, и целью его жизни? Говорят, женщины любят, когда
мужчины плачут, и сразу начинают их жалеть, и бьются за них, и даже иногда
побеждают всех неведомых врагов чохом, потому что в этот момент в них
просыпается невиданная сила!
«Она бросалась, как раненая львица», кажется, это так
называется!..
Долгов фыркнул и выкрутил руль, съезжая под горку. Его не
нужно защищать – он сам защитит кого угодно. Его не нужно спасать – он сам
спасет себя! Его не нужно жалеть – он сам…
Да, вот, пожалуй, жалеть себя он не умеет и не знает, как
это делается. То есть понятия не имеет.
Он жалел больных – их нужно лечить, им больно и страшно, – и
то в меру, не слишком усердно, как бы дозируя жалость. Пережалеешь, и человек,
чего доброго, раскиснет, хлопот с ним не оберешься! Он жалел Джесси, когда она
вдруг приходила на трех лапах, а четвертую, с засевшей в подушечке щепкой,
несла, как ношу, и косилась на него, и заранее боялась боли, и готова была
лизать ему руки, потому что верила, что только он, хозяин и вожак стаи, ее
спасет.
Все, кого он жалел, были больны и слабы, вот как получалось!
Он их жалел и лечил. Ну, потому что он врач. Единственное, что он может, – это
лечить.
Зацепившись за это слово «жалость», Долгов вдруг стал
думать, что Алису он не жалел никогда. Он «не видел причин», а потому не жалел.
Она была здорова, и лечение ей никакое не требовалось. Лапу, то есть руку, она
тоже ни разу не занозила, и тащить занозу было не нужно. Во всякие дамские
фанаберии – «скажи, что ты меня любишь!» – он никогда не верил и считал, что
обращать на них внимание глупо.
Ну, побегает, прибежит обратно, гормоны, циклы, всякое
такое, впрочем, он не гинеколог и не эндокринолог и в этом совсем не
разбирается!
Стоп, сказал себе Долгов и почему-то заглушил мотор.
Остановись.
Ты опять думаешь как врач, а не как мужик. При чем здесь
циклы и эндокринология?! Она же не эндокринолога просила сказать ей, что он,
эндокринолог, ее любит, а тебя! Именно тебя, Дмитрия Долгова, а ты ей на это
отвечал, что не можешь «по заказу»!
Какой там, к дьяволу, заказ!
Кажется, на работе у нее в последнее время были какие-то
неприятности, но тебе никогда не было дела до ее проблем. Только твоя работа
имеет значение, только она, единственная, может считаться важной. Алиса просто
ходит в «учреждение» и «отбывает там срок», как-то так.
Нет, конечно, он слегка гордился ею, когда ее вдруг повысили
и она стала начальником огромного отдела, который занимался распространением
лекарственных препаратов по всей территории России, и она стала ездить на
конференции и делать доклады, и подчиненные у нее появились, и зарплату ей
повысили раза в два, кажется. Но что ее доклады, когда недавно на Хирургическом
обществе он сделал доклад под названием «Лапароскопическая пилоруссохраняющая
панкреатодеодульная резекция» и видел, своими глазами видел, как врачи, один за
одним, вдруг начали его слушать и шикать на тех, у кого звонили мобильные
телефоны! И весь огромный «пироговский» зал, привычный ко всяким докладам, стал
постепенно замирать, и мобильные звонили все реже – выключать их начали, что
ли! – и в какой-то момент в зале вдруг сделалось тихо-тихо, и Долгов даже
вспотел немного от вдруг подступившего страха. Ибо в зале были только хирурги,
сплошные хирурги – молодые, старые, именитые, и никому не известные, и много
повидавшие, и только начинавшие работать, и оплошать перед ними было стыдно и
невозможно, и когда они стали аплодировать от души, не жалея ладоней, он готов
был сквозь землю провалиться.
Вернувшись тогда домой, он рассказывал об этом замершем зале
Алисе, и глаза у нее горели, и она слушала, боясь пропустить хоть слово, и
сидела на краешке стула, вся подавшись к нему, и он второй раз за вечер пережил
свой триумф – отражение его он видел в ее сияющих, восторженных, золотистых
глазах!..
Не то чтобы она забывала себя, когда речь шла о нем и его
драгоценной работе. Она словно переставала существовать, вся переливалась в
него, в его эмоции, ощущения, в его проблемы и победы.
Я – это она, подумал вдруг Долгов, сидя в машине возле
забора собственного дома. Я – это она, плюс еще много хирургии. Вот и весь я.
Ее не стало, хирургии сегодня, кажется, не стало тоже –
выходит, не стало и меня?..
Зачем-то он снял пиджак и бросил его на соседнее кресло. Из
пиджака что-то выпало и завалилось за сиденье, он нагнулся и начал искать.
Он понятия не имел, что именно ищет, но все шарил и шарил по
пыльному полу джипа. По крайней мере, в таком, согнутом, положении он мог
дышать и вроде бы занимался каким-то делом.
Прекрати, сказал он себе и вылез из-под кресла. Прекрати
истерику, что ты, в самом деле!..
Когда есть проблемы, много проблем, их просто нужно решать
последовательно. Одну за другой. Вытаскивать по очереди, как макаронины из
тарелки, и распутывать. Есть еще второй путь – вывалить тарелку себе на голову
разом и сидеть с макаронами на голове.
Ты всегда умел последовательно решать проблемы и еще другим
советы давал, а что ж сейчас-то?.. Не получается?..
Долгов еще посидел, решаясь, потом достал телефон, сделал
сосредоточенное лицо и будто засучил рукава. Он всегда делал так перед
многотрудными операциями.
Для того чтобы позвонить, нужно нажать одну кнопку. Очень
просто.
Долгов покосился на телефон, беспечно лежавший в ладони.
Ему-то все равно, подумал он про телефон. Ему решительно все
равно, куда звонить!
Но, – наверное, наверное! – телефону было не все равно, потому
что он, не дождавшись Долгова, вдруг зазвонил так громко, что тот чуть не
уронил трубку.
Долгов точно знал, кто ему звонит, и даже не стал смотреть
на имя!..
– Да.
– Дим, – помедлив, спросила в трубке Алиса. – Привет. Ты…
где?
Долгов вздохнул, огляделся по сторонам и понял, что сидит в
машине возле забора собственного дома. До ворот он не доехал метров десять.
– Я почти дома. Привет.
– Почти – это где?
Придерживая трубку плечом, Долгов завел мотор и переключил
передачу. Джип медленно двинулся вперед.
– У ворот.
– Я просто хотела тебе сказать, – вдруг заспешила она, – что
я тоже дома. Ну, в смысле, у нас дома. Ну, я приехала, короче говоря.
– Слава богу, – тихо сказал Долгов.