Тем временем скандал в ее кабинете набирал обороты, и
операторы уже припомнили гостевым редакторам, как те в прошлый раз насажали в первый
ряд теток в белых кофтах, и все эти кофты «фонили» в камерах так, что
индикаторы зашкаливало, и контровой свет стоял ужасно, и они об этом говорили
еще тогда, но никто их не слушал! Их никогда никто не слушает! Редакторы
ругались, что разные бригады сманивают друг у друга гостей, а новеньким не дают
телефонную базу. Макс, к примеру, на прошлой неделе звонил Майе Плисецкой, а к
телефону подошел Щедрин, и Макс радостно пригласил его в программу. На резонный
вопрос композитора и пианиста Щедрина, что именно он будет делать на
разговорной программе, Макс объявил ему, что он вполне может поиграть на
скрипке. Щедрин спросил удивленно, почему на скрипке, и Макс охотно объяснил –
потому что он скрипач!..
– Тихо, – приказала Таня. – Заткнитесь все немедленно.
– Да я не сказал, что скрипач, я просто его пригласил
поиграть!
– Конечно! Родион Щедрин, мировая знаменитость, а ты его
зовешь в программу, чтобы он здесь играл?!
– Заткнитесь все немедленно!
– И он, между прочим, на меня совсем не обиделся! Он сказал,
что когда будет тема современной музыки, он с удовольствием придет и
поиграет!..
– А телефонными номерами все равно надо делиться! На прошлой
неделе хотели Дарью Донцову пригласить, а ее мобильный только у первой бригады,
но они его не дают!
– Наташ, почему вы не даете телефоны?!
– Потому что это наши номера, наши базы и наши связи!
– Так не годится! Мы все работаем в одном коллективе!
– Я уж и в издательство звонила, но они тоже мобильный номер
не дают! Еле нашли! А не нашли бы, и не пришла б Донцова!
– Ти-хо!!! – гаркнула Таня во все горло. – Всем молчать!!!
Очень удивленные сотрудники обернулись к ней и посмотрели
непонимающими взорами. Они уже позабыли, зачем, собственно говоря, Таня их
собрала. Подобного рода сборища всегда заканчивались перепалками, скандалами и
слезами отдельных, тонко чувствующих натур. До слез еще не дошло, а начальница
уже орет!.. В чем дело?!
– Значит, так, – начала Таня. – Щедрина, Плисецкую и Донцову
вы оставляете в покое. Сейчас все занимаемся только писателем Грицуком и его
кончиной. Ира, соберите все сведения об этой триста одиннадцатой больнице и о
враче, который его лечил. Как его?..
– Профессор Долгов, – заглянув в ежедневник, отрапортовала
Ирина Михайловна.
– Василий Павлович, ты раскопай какую-нибудь подноготную.
Ну, в смысле, писателя этого!
– Какую… подноготную, Танюш?
– Ну, кто он, что он, кем был в прошлой жизни! Поговори с
Глебовым, который, кажется, собирался защищать его в суде!
– Глебов – это тот самый знаменитый адвокат?.. Ну, в
«Новостях» его все время показывают, он мэра одного областного города защищает,
которого посадили!..
– Он самый.
Василий Павлович фыркнул и покрутил головой.
– Неплохо, должно быть, писака жил! Глебов, по моим
сведениям, стоит сто тысяч в час!
– Долларов?! – ахнул кто-то из девчонок.
– Да ладно! Рублей, конечно!
– Все равно неплохо! Это сколько в долларах-то выходит?!
И пошла писать губерния! Бригада принялась увлеченно считать
глебовские гонорары.
Таня смотрела в окно.
Первой очухалась Ирина Михайловна, за ней Василий Павлович,
а потом и остальные замолчали, как будто волна сошла.
– Значит, если мы будем продолжать в том же духе, нам
никакие гонорары вообще не светят, – ровным голосом сказала Таня. – Мы все
можем смело искать себе другую работу. На кабельных каналах, говорят, есть
места. Если есть желающие работать в «Бибирево-ТВ», подавайте заявления. Прямо
сейчас.
– Зачем ты так, Тань?..
– Затем, – отрезала Краснова. – Все бригады работают в
дежурном режиме. Делаем программы про отпуска, единый государственный экзамен и
Олимпиаду в Сочи. Все подаем исключительно с положительной точки зрения. Ирина
Михайловна, найди телефон этого гребаного профессора, я с ним поговорю сама. И
запиши мне на бумажке, как его зовут, может, я быстрее номер найду. Все,
совещание окончено.
Дождь все лил, никак не прекращался, и Таня, пережидая, пока
выйдут сотрудники, встала и подошла к окну.
– Ты… не расстраивайся так, Танюш, – сказала Ирина
Михайловна уже от двери. – Как-нибудь обойдется. В первый раз нас, что ли,
закрывают?
Таня кивнула. Проклятый дождь.
Во что превратилась моя жизнь?.. Вернее, нет, не так. Во что
я превратила свою жизнь?..
Права шеф-редакторша, абсолютно права!.. И закрывают не
первый раз, и генеральный в истерике тоже не первый раз и не последний, бог
даст! И ничего в этом нет такого ужасного, все привыкли, что телевидение –
особое место, где все время что-то происходит: то бури, то революции, то
скандалы. То денег не платят, то начальников меняют, то рейтинги падают, то
сотрудники увольняются!
Но я не хочу ехать домой – вот это со мной, пожалуй, первый
раз в жизни.
Я просто мечтаю, чтобы Макс уже уехал на лето в свой
спортивный теннисный лагерь, а ведь я никогда раньше об этом не мечтала.
Наоборот, мы всегда ждали лета, каникул, чтобы побыть вдвоем, поваляться на
пляже хоть недельку, хоть дней пять, какая разница! И мы всегда так весело
ругались из-за его дурацкого компьютера, где он стреляет в дурацких космических
солдат и ржет по-дурацки, когда попадает! Он теперь почти не ржет. Он теперь
почти всегда закрывается в своей комнате на замок, и мне нужно стучать, и он спрашивает:
«Кто там?» – прежде чем открывает!
Я не могу попасть в собственную квартиру, потому что там,
видите ли, идет ремонт, который мне совершенно не нужен, просто до ломоты в
затылке не нужен – и у меня действительно начинает ломить в затылке, когда я
думаю, что там на полу сидят «иностранные рабочие», и я понятия не имею, кто и
как упаковывал и убирал бабушкин фарфоровый сервиз, дедушкины книжки по
аэродинамике и семейные фотографии, расставленные на буфете из карельской
березы, который привезли из эвакуации в сорок четвертом году!..
Я не хочу домой, потому что там… Колечка, мужчина моей
мечты, и я его уже видеть не могу, а должна! Почему я все всем всегда должна и
как получилось, что я должна и ему тоже?!
Зазвонил телефон, которым она играла, – открывала и
закрывала крышку. Она даже не посмотрела на номер.
– Да.
– Татьяна?..
Ох, этот голос!.. Фантастика, а не голос. Французский
кинематограф пятидесятых – много сигарет, абсента и кофе.